Песни, как молитвы в храме, соединяли и наполняли нас. В них высвечивались наши желания, обострялись чувства. И томил, звал куда-то в несбыточное, вечный горн наших беспокойных генов, доставшийся нам от первопроходцев Сибири и Русской Америки.
Душа от песен рвалась любить, мечтать, странствовать, жить в дебрях, во льдах, на кручах, в океанах.
Вот почему после окончания института я выбрал море – палубную жизнь морского геолога. Нет, это не крик души. Во всём виновата песня, которая вдруг развернула меня в сторону просоленного простора морских миль: «Лишь оставь ты мне горы, да моря-океаны, и к жизни бродячей ты меня не ревнуй!» Я представлял себе горы, сияющие вдали заснеженных берегов и огромные индиго-синие просторы штормового моря, омывающего грозные скалы.
Каждое поле – это отметина на душе: восторг от очередной твоей геологической карты, труд, друзья, сказочная красота природы и новая страница в виде открытия или производственного отчёта. И в памяти всплывают поля: первое золото Камчатки и кипящие от лосося реки. Алые контрастные закаты, мёртвый посёлок Кихчик на берегу Охотского моря, лесотундра заросшая белыми грибами, и мои письма друзьям с золотым песком в конверте.
Или кромка льда в Баренцевом море со стойбищами моржей и тюленей и наши первые аномалии над будущими крупными газоконденсатными месторождениями на шельфе Сахалина.
И ночное оледенение судна, когда несмотря на морскую качку и болезнь, с ног сшибающий ветер, все выходили рубить и откалывать лёд с мачт и бортов корабля, чтобы судно не кувыркнулось в море вблизи Новой Земли.
Или самое яркое поле в Уссурийской тайге, когда меня, молодого специалиста, с отрядом забросили в верховья реки Ван-чин. И в первую же ночь у нас тигры разорвали и съели всех наших собак. Деликатес у них оказался собачий. А потом нас кошмарили весенние пожары. Горела сухая тайга. И мы окапывали очаги пожарищ, чтобы не сгореть. И здесь же была построена моя первая автодорога от трассы до нашего участка – тогда я шёл впереди, делая зарубки на деревьях, а за мной шли два бульдозера и крушили деревья. А я затаптывал одинокие цветы женьшеня, не зная, что иду по золоту. Нитка дороги через горные ущелья и перевалы соединила нас с Большой Землёй. Где Уссурийская тайга бессовестно обнималась с Японским морем.