Карета медленно трогается с места; за исключением меня, она совершенно пуста – даже девки какой не предусмотрено, посему мне всё отлично понятно: это ссылка. Меня видеть совсем не желают, и причину этого мне не понять. По-видимому, меня решили удалить от светской жизни и всевозможных тревог, дабы сохранить в наивности своей до замужества, вот только наивность мы все скорей изображаем, ибо такого желают наши наставницы.
Я гляжу в окошко, ведь улиц города я и не видела почти никогда. Когда нас выводили в Таврический, он был пуст, людей я почти и не знаю потому. Всегда молча, строем по две – до церкви и обратно, а вот теперь я вижу через окошко жизнь, которой и не знаю вовсе.
Люди какие-то весёлые все… А нет, не все – вон кто-то плачет. Но я смотрю на это всё, вбирая глазами незнакомые улицы, разных людей – от лоточника до какого-то мужика с красным на груди. Он потрясает кулаком, явно что-то крича, но карета катится мимо. Тут моим вниманием полностью завладевает лоток с пирогами. Румяные, они будто манят, а голод внутри грызёт всё сильнее. Я стараюсь удержаться от слёз, ведь пообедать мне не позволили, отправив собираться, хотя что там у меня собирать…
Вот, наконец, и застава. Теперь можно вздремнуть, хоть есть не так сильно хотеться будет. Карета набирает ход, а я думаю о том, что меня ждёт.
Вот царя больше нет. И, насколько я понимаю, вообще нет, потому что царевич Алексей не решился примерить корону, точнее даже не корону, а регентство. Какое-то Временное правительство отменило финансирование Смольного института. Но это самая верхушка, что же делается у корней? Нас совершенно не учили ничему, кроме французского, музыки, танцев и домоводства. Немецкий я понимаю, но смогу ли говорить – сие неведомо, ибо с началом войны немка куда-то пропала. Притом каким-то образом у меня появилась революционная литература и толстенный том Маркса. Я не могу никак вспомнить, откуда всё взялось, ведь за нами следят постоянно. Но именно эти революционные книги заставили меня думать, хоть учение и оказалось… на деле произошедшее в тюрьме показало мне, что убить, унизить, насмехаться революционеры желают только потому, что я княжна, но это же не говорит о ереси всего учения. Спросить мне некого, вот и приходится пытаться делать выводы самой.