Проснулся он с её словами в ушах и солью на губах – слезами от невозможности остаться. За окном стучал дождь, а на столе тикали часы, отсчитывая время до следующего утра. Алексей встал, подошёл к зеркалу и увидел в отражении человека с тенью птицы за спиной.
– Врата… – повторил он, проводя пальцем по стеклу. Где-то в глубине души дрогнула струна, которую он боялся тронуть.
Но в ящике стола ждал отчёт, а на улице – серый пиджак.
Виктор ненавидел тишину. Его мир начинался там, где заканчивалась тишина – в грохоте метро, в перекличке клаксонов, в гуле толпы, сливающейся в единый живой организм. Утро он встречал на балконе своей квартиры-студии, высматривая внизу первые признаки движения: разносчиков с корзинами апельсинов, велосипедистов, петляющих между фургонов, старушку с зонтом-тростью, выгуливающую пуделя в розовом комбинезоне. Вдохнув воздух, пропахший бензином и свежей выпечкой, он улыбался. Настоящее. Вот оно.
«Вик, ты точно человек?» – подкалывал его друг Сергей за ланчем в кафе «Эклипс», где стены были оклеены обоями с золотыми звёздами. Виктор, разламывая круассан, фыркал:
– А что, есть варианты?
– Нормальные люди к пяти утра валятся с ног. А ты – хоть бы хны. Как будто батарейки не садятся.
– Может, я вампир? – Виктор оскалился, демонстрируя клыки, и все за столом засмеялись.
– Вампиры не жрут чесночные тосты, – бросила Аня, тыча вилкой в его тарелку. – И сны тебе всё равно должны сниться. Хоть кошмары.
Он отмахнулся, но внутри что-то ёкнуло. Сны. Словно кто-то тронул струну, спрятанную глубоко в груди. Иногда, просыпаясь в четыре утра от случайного звонка или грохота мусоровоза, он ловил себя на мысли: а что, если они всё-таки есть? Но нет – только пустота за закрытыми веками, чёрный бархат, ни намёка на сюжет.
Вечера Виктор посвящал городу. Он брёл по набережной, где фонари, словно жёлтые гиганты, отражались в воде, разбиваясь на тысячи осколков. Заходил в бар «Неоновая лиса», где стены светились аквамариновым, а музыканты импровизировали под аккомпанемент джазовых труб. Здесь всё было гиперреальным: смех звенел, как хрусталь, коктейли взрывались на языке каскадом вкусов – гранат, имбирь, тайский перец. Иногда он закрывал глаза, впитывая шум, и тогда казалось, будто город дышит через него: вдох – гул, выдох – смех.