Но однажды ночью что-то пошло не так. Возвращаясь с концерта, Виктор свернул в переулок, заваленный картонными коробками. На стене амбара горела неоновая вывеска «Open», хотя место явно было заброшено годами. Синий свет лизал кирпичи, и вдруг – он это почувствовал – краски вспыхнули ядовито, неестественно. Зелёный стал кислотным, красный – кровавым. Виктор зажмурился.
– Перепил, что ли? – проворчал он, но, открыв глаза, увидел лишь потухший неон и крысу, скребущуюся в мусоре.
«Галлюцинация», – решил он, ускоряя шаг. Однако на следующий день, на рынке, где продавцы выкрикивали цены на арбузы, случилось иное. Женщина в платке протянула ему персик:
– Сочный, как южная ночь!
Плод блестел, будто покрытый лаком. Но когда Виктор взял его, кожура под пальцами вдруг зашевелилась, превратившись в тысячи микроскопических пикселей. Он ахнул, уронив персик.
– Осторожнее! – взвизгнула продавщица.
– Он… он живой? – выдавил Виктор.
– Да вы что, парень! – Она покачала головой, подбирая разбитый фрукт. – С похмелья шалите?
Друзья начали замечать.
– Ты стал дерганый, как кот на салюте, – заметил Сергей, когда Виктор в пятый раз поправил вазу на столе, будто боялся, что она рассыплется в пыль.
– Просто мало сплю, – соврал он.
Но правда была в другом. Мир, который он так обожал, начал давить. Краски резали глаза, звуки обретали физическую форму – гул метро отдавался в висках тяжёлыми ударами. Даже воздух стал густым, как сироп. А по ночам, когда город ненадолго затихал, Виктор ловил тонкий звон – будто кто-то водил пальцем по краю хрустального бокала. Однажды он попробовал записать этот звук на диктофон. Прослушал – тишина.
– Может, к врачу? – предложила Аня, заметив, как он вздрагивает от звона посуды в кафе.
– Я не псих, – огрызнулся Виктор.
Перед рассветом, стоя на мосту, он смотрел, как первые лучи солнца вытравливают ночь из неба. И тут – звон усилился, превратившись в гул. Виктор схватился за перила. Река внизу вдруг заиграла всеми оттенками бирюзы, будто кто-то добавил в воду люминесцентную краску. Фонари мерцали, сливаясь в сплошную золотую полосу.
– Прекрати, – прошептал он, впиваясь ногтями в ладони. – Это не настоящее.
Боль пронзила виски, и видение исчезло. Остался обычный рассвет – грязно-розовый, сонный. Виктор глубже натянул капюшон и зашагал прочь, повторяя как мантру: