– Ты должна получить самое лучшее образование, – жёстко отрезала женщина.
– А в Китае его разве нельзя получить?
Наши взгляды пересеклись в яростном сражении.
– Англия лучше для этого подойдёт!
Я была готова взвыть от глупости этих слов.
– Я понимаю, если бы это был Кембридж, но один единственный университет в таком захолустье, как Равенхилл? Что ты тут такого нашла?
Мэри первая потеряла над собой контроль. Она вплотную подошла к моей кровати и с силой влепила мне пощёчину. Боль пронзила сразу, но я даже не пошатнулась, стойко сохранив и свой баланс, и своё душевное равновесие.
Пусть подавится моим равнодушием.
– Тебе не нравится? – закричала женщина. – Может, ты тогда и учиться не будешь? Прогуливать станешь? Сбежишь?!
Я хотела ударить её в ответ, но меня остановил голос приёмного отца:
– Что у вас тут вновь случилось?
Канг казался растерянным и рассерженным одновременно: по напряжённой позе и суженным глазам можно понять, что он увидел оставшийся красный след на моей щеке. Но по своей мягкой натуре он не мог и не хотел накричать, остановить нас силой или даже словами. В таких ситуациях, как эта, – а таких было немало – Канг всегда чувствовал себя беззащитным, ведь понимал, что меня и Мэри невозможно помирить. Если она начинала ко мне приставать, то это неизменно кончалось очередной ссорой, ведь я сама никогда к ней не лезла, но всегда отдавала отпор. Наверное, узнай они мой характер до удочерения, никогда бы в жизни меня не забрали.
– Я не могу жить без английской культуры, без родного запаха страны. – Мэри тут же уцепилась за мужа, словно утопающий за спасательный круг.
– Как же ты тогда вышла замуж за китайца? И жила в Китае несколько лет? – я продолжала её провоцировать, совершенно наплевав на её чувства.
Ведь на сто процентов знала, что задену.
Боль, сожаление, страх – хотелось увидеть на лице Мэри ещё больше жалости к себе, хотелось довести её до сломленности, полной потери себя. Порой я забывала о своей цели стать добрее и давилась ненавистью к людям. Та копошилась в мозгу червями, сгрызала сознание через внутреннюю пульсацию, отдающей болью под хрустальными рёбрами, давилась едким запахом панической атаки, пробирающий до самых костей. Ненависть, эта дама в грязно-сером, превращала кровь в ртуть, покрывала лёгкие известью и сжимала гортань под натиском костлявых рук безобразного бога.