После жизни с Ринатом я была готова спать на тюфяке и разогревать еду на костре, лишь бы не видеться больше с ним, не вздрагивать, когда слышу скрип дверного замка. Да, я успела привыкнуть к жизни в достатке рядом с ним, но цена, которую приходилось платить за положение содержанки, была столь высока, что я больше не могла её осилить.
Уткнулась лицом в ладони. Нет, слёз не было. Хотелось замедлиться, осознать себя в пространстве, где больше не было этого монстра, где я сама строила свою жизнь.
Не хотелось думать, что меня станут разыскивать, но всё же следовало принять меры: смена имиджа в сочетании с постоянными разъездами по работе могли сыграть мне на руку. Поэтому, недолго думая, я вынула из дорожной сумки коробку с краской для волос и направилась в душ. Для начала – цвет и причёска. Всё остальное потом.
Через час на меня из зеркала смотрела жгучая брюнетка с уставшими глазами, в которых застыл испуг. Я ещё ни разу в жизни столь кардинально не перевоплощалась. Ринат даже намёков на это не допускал. Ему нравились блондинки. Полагаю, у него их было достаточно и помимо меня.
Через несколько минут шок отступил. Мне даже стало казаться, что тёмные локоны больше подходят под мой типаж, превращая в знойную фам фаталь с холодными глазами. Холодными.
Почему-то снова вспомнился педант с вокзала. Этот взгляд, скользящий от выреза моей футболки к лицу. Жутковатый и в то же время невероятно притягательный, способный этим льдом проморозить насквозь. Вот будет забавно, окажись он заказчиком праздника. Хотя о чём я? Москва – город миллионник. И задротов разного уровня сложности среди этого миллиона несколько десятков тысяч – не меньше.
Примирившись с тем, что меня теперь не узнать, вынула из узкого шкафа старенькое постельное бельё с цветочками и застелила диван. Теперь спать, а завтра на работу.
Несмотря на пружины, которые кое-где упирались в обивку и, как следствие, мне в рёбра, я быстро заснула и даже выспалась. Утром с облегчением обнаружила, что тело расслабилось, больше не саднит. Я всё ещё ощущала внутри себя морально и физически следы насилия, но с облегчением осознавала, что раны затягиваются. Рука, которая болела больше всего, вполне терпимо чувствовала себя, когда я сняла с неё бинт, но всё же запястье ещё немного простреливало при движении, а потому снова пришлось намотать на себя эластичную материю.