Девушки весело переглянулись. Разговоры о женихах и свадьбах всегда были любимой темой для девичьих посиделок.
– А мне вот интересно, – задумчиво произнесла Милана, – Говорят, в городе жизнь совсем другая. Там и развлечения, и наряды, и женихи, наверное, все как на подбор.
– В городе хорошо, да не для нас, – возразила Ярослава. – Кто нас там ждет? У нас тут своя земля, свои корни. Нечего нам в городах делать.
Собрав достаточно дров, девушки вернулись в деревню. Возле околицы уже кипела работа – мужчины строили кострище, а женщины готовили поминальную кутью и обрядовое печенье.
Лишь к вечеру, когда солнце почти скрылось за горизонтом, и в деревне зажглись первые огни, началось движение. Из каждой избы выносили горящие головни, словно маленькие солнышки, готовые сразиться с тьмой. Ярослава взяла свою головню, уголь которой ярко пылал в глиняном горшке, и присоединилась к односельчанам.
Уже у порога, перед самым уходом, отец задержал её за плечо. Его лицо, осунувшееся от недосыпа, выражало усталость, но глаза смотрели на неё с теплотой.
– Ярослава, дочка, ты иди, как положено, – сказал он тихо, чуть хрипловатым голосом. – А я останусь. Работы много накопилось, всю ночь не спал, да и весь день тоже. Помяни за меня Марену, да о нас помолись. Я дома буду, присмотрю за очагом.
Он слегка улыбнулся, словно извиняясь за свое отсутствие.
– Только ты береги себя, да осторожнее там.
В этот вечер не произносились славления, не возжигался священный огонь, не приносились жертвы и требы. Это был день поминовения, а не прославления. Молчание было лучшей данью Марене.
Обавница, одна из старейших женщин Ольховой рощи и жена старосты, подняла руки к небу и громко произнесла:
– А ни Мара ни Морока не смиемо славити! Да пребудет тишина в сердцах наших!
После этих слов люди, чтобы показать, что не боятся Марены и её власти, направились к болоту, расположенному на окраине рощи. В руках они несли горящие головни – символ жизни и света, противостоящий тьме и холоду.
Шествие двинулось к дальнему болоту, к тому месту, где даже в самые лютые морозы оставалась полынья – чёрная, бездонная, леденящая душу. Путь был неблизкий, и ветер пронизывал до костей, но никто не жаловался. Молча шли сельчане, неся свой огонь, словно вызов самой Марене.
Подойдя к полынье, жрец Велес, облаченный в тёмные одежды, взмахнул рукой. В тишине раздался его хриплый голос: