– И мне приятно видеть вас, Василий Иванович! – ответила Софья, одарив художника очередной улыбкой, способной, как она думала, растопить льды Антарктиды. – А заодно полюбоваться вашими работами. Они снились мне после нашей первой встречи, представляете?
Лицо художника просияло от удовольствия. Жестом радушного хозяина Арсеньев пригласил Софью в квартиру. Они вошли в просторную гостиную.
– Здесь действительно есть на что посмотреть, – искренне восхитилась Софья, скользя взглядом по картинам, висящим по стенам.
Пейзажи на полотнах сменяли друг друга, перетекая из зимней стужи в летний зной; а на натюрмортах яблоки и груши соревновались с виноградом, будто только что сорванным с лозы; с портретов смотрели люди, незнакомые Софье, но выписанные настолько выразительно, что казалось, они хотели заговорить с ней. В каждой работе чувствовалось не только мастерство, но и особый, почти осязаемый взгляд художника на мир.
– Ваши работы – просто волшебство какое-то. У вас острый глаз ястреба и точная рука хирурга. – продолжила Софья, застыв перед картиной с изображением зимней Волги. – Нелёгкий выбор для дилетанта вроде меня!
Восхищение Софьи не было игрой – картины действительно завораживали её: волжские пейзажи дышали жизнью, и казалось, вот-вот подует ветер и зашелестят нарисованные листья.
– Надеюсь, вы найдёте что-нибудь по своему вкусу. – Арсеньев, явно польщённый, наблюдал за рекцией гостьи. – А пока позвольте предложить вам бокал вина. У меня есть кое-что из старых запасов – берегу для особых гостей.
– Вино – прекрасная идея, – согласилась она с игривой искрой в глазах. – Но только после того, как я осмотрю ваши работы. Иначе боюсь, моя оценка может оказаться чересчур… восторженной.
– В таком случае не смею возражать, – засмеялся художник. – Тогда пройдём в мастерскую? Там вы сможете увидеть мои последние безобразия. По старой театральной традиции я называю так свои новые работы.
– У вас есть связи с театром? – заинтересовалась Софья, следуя за хозяином квартиры в просторную комнату.
– Скажем так, театр оставил в моей жизни глубокий след, – уклончиво ответил Арсеньев. – Вот мой маленький храм искусства.
Она с любопытством осмотрелась по сторонам. В мастерской царил творческий беспорядок, такой, как любят изображать в фильмах о гениальных художниках: холсты, краски, кисти, эскизы разбросаны в художественном хаосе, создающим, тем не менее, ощущение жилого пространства, а не заброшенного склада.