Но в этом был и страх – страх перед тем, что он мог бы навсегда остаться здесь, в этом скромном месте, среди простых вещей, которые не оставляли места для мечты.
Утро, как всегда, не принесло ясности. Вместо того чтобы наполняться мягким светом и покоем, оно потянуло за собой тень, расползаясь по деревне, как чёрные корни, уводящие в неизвестность. Из-за горизонта, где солнце лишь начинало своё восхождение, появился странный путник. Он был закутан в давно выцветший серый плащ, края которого были потрёпаны временем и путешествиями, как и его хозяин. Лишь редкие осколки света касались его фигуры, остальное тело поглощалось тенью, словно сам путник был чем-то неизведанным и чуждым этому миру. Капюшон скрывал его лицо, и всё, что могло выдать его личность, это лишь загадочная, неуловимая аура, которая повисла в воздухе вокруг него, заставляя людей инстинктивно отводить взгляд.
Он двигался не спеша, его шаги были точны, как часы, но каждый был словно отголоском каких-то древних решений. В его движениях не было ничего лишнего – каждый жест, каждый поворот головы казались тщательно обдуманными, будто он знал, что всё, что происходит вокруг него, имеет значение, каждое мгновение – неслучайно. Его присутствие было весомым, оно будто заполнило пространство, сделав окружающий мир более тяжёлым, полным скрытых угроз и тайн.
Деревенские жители, привыкшие к тишине и рутине, настороженно наблюдали за ним. В их глазах был не столько страх, сколько удивление и недоумение, как если бы их привычный, незыблемый мир вдруг раскололся, открыв перед ними неведомую, возможно, опасную трещину. Это был не тот день, когда всё происходило по плану. Этот путник был знаком с тем, что другие предпочли бы не видеть.
Тарен заметил его, когда он оказался у кузницы, и всё вокруг словно замерло. В лицо юноше ударил холодный ветер, но он стоял как вкопанный, не в силах отвести взгляд. Путник остановился, его глаза – скрытые в тени капюшона – встретились с глазами Тарена, и в этот момент юноша ощутил странное давление, которое пронзило его насквозь, как будто этот взгляд проник в самые глубины его души, проникая туда, где он не позволял заглядывать даже себе. Он почувствовал, как что-то тяжёлое и неопределённое, как давящее бремя судьбы, нависло над ним.