Марат приехал из колхоза счастливый, поцеловал Шуру в ухо и сказал:
– Молодец, что не сделала.
– Какая молодец! – воскликнула, наливаясь слезами, Шура. – На то лето Петя явится!
– Ну и что? Петя приедет, а ты ко мне переедешь.
– Переедешь… А дети? Куда они-то от отца поедут?
После чего Шура поехала в роддом и родила красивого белокурого мальчика, такие всегда бывают от большой любви. Что тут началось! Вера не знала, в каком цехе она уже работает, моталась туда-сюда, собирала деньги. Началось всеобщее сочувствие, все понимали, что ожидает глупую Шуру. Завком тоже порядочную сумму выделил, там был тогда председателем паренек из литейки, молодой и чуткий. Баба, которая больше всех над Шурой издевалась, достала ей импортную коляску с треугольным окном и еще накупила всякого – доверху коляску эту. При этом надо учесть, что казачки там прижимистые, зря деньги ни кидают.
Пришла к Шуре делегация. Дом чисто прибран, Шура в новом, стоящем колом, стеганом халате и с прической сидит смотрит телевизор. Увидела коляску – вскочила, руками замахала:
– Куда, зачем? Несите назад!
– Все понятно: с ума сошла от скромности.
– Лучше покажи дите. Или спит?
– Да ты посмотри, какая машина! У кого еще есть такая?
Тут Шура зажала рот, слезы горькие градом:
– Ведь оставила! Как вы не понимаете! Ос-та-ви-ла!
Делегация стала столбами, как на похоронах. Сделалось страшно.
– Да отнесите, отнесите это куда-нибудь! Ради бога!
– Ну, нет, – Зина, пожилая учетчица, как хлопнет рукой по той коляске. – Это тебе памятник будет, б… ты хорошая.
И все с топотом вышли.
На другое утро опять звонила несчастная: мол, заберите! Но ей ответили тем, что средства оприходованы, чеки приложены и все такое. Так что несите в магазин!
Надрывался где-то у чужих крохотный Маратович, дома надрывалась Шура. Скоро Петя… Что ему скажешь?.. Убьет.
И здесь одно зло потянуло за собой другое… Дети, которые долго молчали, вдруг взбунтовались. Шуре всегда казалось, что они похожи на Петю статью и нутром – смуглые, татарские, эмоциональные (сама же Шура, напротив, русая, сероглазая, словом, белая лебедь), и потому они должны бы возненавидеть «дядиного» братца. Но они от накрытой коляски отшатнулись, как от гроба. Ира сказала так:
– Его теперь кто возьмет, или он в детдоме жить будет?
– Я не знаю, – тихо сказала Шура, – я же расписалась, что разыскивать не буду.