Этой присказки еще совсем маленькую, не понимающую значения всех этих слов, ее научила мама. А мама, научила ее мама. А ту – ее. И теперь два голоса: скрипучий старческий и звонкий детский, нараспев читающий старые слова, звучали одной мелодией с голосами многих и многих поколений дочерей и матерей. Будто бы нить пронизывающей время от этого дня и до Первого Костра.
Они закончили говорить разом. Вилли чувствовала, как у нее подрагивает нижняя губа. Но в этот раз, то было не от страха или бессилия перед наступающей Ночью. Ей было так волнительно и трепетно! Вместе со словами заговора, она почувствовала себя… почувствовала частью чего-то большего! Не просто Виллейной, а одной из многих. И по взгляду тетки Имар (хоть у той и не дрожали от слез губы) она поняла, что и старая соседка разделяет ее трепетное чувство.
Вилли выжидательно посмотрела на Имар. Было ли это ее последнее испытание или соседка и так уже все решила?
– Тебя ждет долгая Ночь, – наконец вздохнула та. – Пожалуй, еще более долгая, чем каждую из нас.
Вилли перестала дышать.
– Но ты справишься, – чуть улыбнулась старая Имар. И девочка услышала в этом разрешении другие слова, которые не были произнесены: «Ты должна справиться».
На этом взрослый разговор был окончен и начались приготовления.
– А теперь иди-ка умойся.
Более не в состоянии изображать из себя взрослую и серьезную, Вилли заулыбалась, закивала и соскочила с отцовского стула.
– Сарафан! – вслед ей крикнула Имар и пришлось вернуться за чистой одеждой, ею же самой, подготовленной еще со вчера.
Что-то, а умыться ей точно не помешало. Она склонилась над лоханью с колодезной водой – натаскала с самого утра! Бледное лицо было вымазано сажей, но даже она не могла скрыть россыпи веснушек. Редкие косы темных волос растрепались, рубаха пестрела пятнами: где грязь, где жир от свечей, а у самого ворота – слезы.
Вилли сбросила с себя одежду, вместе со всеми сомнениями и страхами. А затем наскоро, пока не заледенела от холода, обтерлась мокрым куском сукна. Праздничный сарафан, яркий, желтый был еще детским. Но положенного, красного, у нее еще не было. А мамин ей оказался слишком велик, она мерила!
Ее сарафан совсем не подходил Хозяйке Ночи. Так считала Вилли. И потому пришила по его краю красные ленты для волос. И теперь она вся, невысока и тонкая, сама стала походить на огонек. Последними Вилли расплела косы, смочила гребень водой и расчесала волосы, а поверх повязала такую же ярко-алую косынку.