Васа требовал всего одну жизнь. Марья – это не самая страшная плата; она уже пожила своё, а Настасье – ещё бы жить, радоваться, детей растить, а потом и внуков… Он даже не увидел внуков. И род прервётся, едва оба они умрут. Ни памяти никакой не останется, ни на могилу никто из родни не придёт, так и будут дряхлеть их последние пристанища, так и будут стираться надписи, так и не положит никто цветов, так и не помянёт добрым словом, не выпьет горькую на поминках – останется только пустой дом, замусорится, запылится, развалится.
Наконец, старик прекратил грести, и лодка остановилась.
Он обнял сестру за плечи, и та вздрогнула от неожиданности; осторожно помог ей встать. Та запротестовала было, залепетала что-то невнятное, что-то суетливое, то ли спрашивая, что он делает, то ли спрашивая, где они оказались, то ли ещё что бессмысленное, и голос её трясся, но руки – руки старика почти не дрожали, когда он толкнул Марью в воду.
Вскрикнув, та ушла под воду. Долго ещё звенел её крик в ушах, долго не успокаивалась озёрная гладь – и захотел старик, одумавшись, проснуться, вот только на этот раз не очнулся в тёплой постели под мирный храп Марьи. Тихо стало, боязно и одиноко. Старик глядел в воду, не двигаясь и не дыша, пока не закружилась голова, а из самой бездны не показался Васа, безмерно довольный, но со злым блеском в глазах, не предвещающим ничего сколько-нибудь хорошего.
– Ай, дурак старый! – пробулькал Васа насмешливо. – Поверил мне, да?
– Но я… я же… я всё выполнил…
– Как ты себе это представляешь, расскажи? Веришь, что нечисть и убийство решат все твои проблемы? Что чудом Настасья твоя вернётся живой, как и прежде, а не зловонным взбухшим утопцем, в какого давным-давно обратилась на дне моего озера и в каком не осталось искры человеческого? – Васа засмеялся, и хохот его бил хвостами миног. – Чего ты ждал, старик? Мёртвые никогда не возвращаются теми, что были прежде, пусть даже пожрут живую душу… но я благодарен за жертву – и отплачу тебе за неё.
Старик не сопротивлялся, когда костлявые руки сестры и илисто-холодные руки дочери потащили его на дно.