– Мы? – прервал молчание брат.
– Ну ладно, ты. Но дело в том…
– Нет никакого дела. Нет, пока мы не выяснили факты. А теперь помолчи. Я думаю.
Я замолчал – и Густав тоже. За остаток вечера он нарушал тишину лишь в те моменты, когда чиркал спичкой, чтобы раскурить трубку. Ему-то, конечно, молчание давалось легко, для меня же это была пытка. С десяток раз меня подмывало разболтать остальным о нашей находке, но уж очень не хотелось, чтобы мои глаза оказались в зубах у Паука, и я ограничился разговорами о картах и бычках.
На следующий день Ули дал мне новую тему для разговоров. Поступили новые распоряжения: никаких больше ветряков – мы вместе с остальными должны были таврить телят.
– Похоже, тебя не хотят пускать на пастбище, где ты можешь снова заметить след, – предположил я, когда мы с братом разжигали костер для клеймения.
– Или не хотят, чтобы я заметил, что там больше нет ничьих следов, – добавил Густав.
– Что? Думаешь, они уже кого-то поймали?
Братец лишь пожал плечами.
– Что ж, если и поймали, то, черт возьми, уж точно не Голодного Боба, – заметил я.
Старый оторвался от костра и уставился на меня, приподняв бровь.
– Если бы Макферсоны словили Боба, им пришлось бы сразу везти его в Майлз-Сити, – объяснил я. – Да они бы и до сих пор там торчали, продувая денежки на вино, женщин и песни… или, скорее, на виски, шлюх и снова на виски.
Густав нахмурил брови и скривился, будто отведал подгорелого пирога с уксусом. Его гримаса говорила: не вполне уверен, что смогу это проглотить.
– Может, и так, – протянул он, и другого ответа я так и не дождался.
Всю следующую неделю мы клеймили телят и коров, так что начало казаться, будто в мире нет ничего, кроме коровьих задниц. Но когда мы наконец получили передышку, меня она не обрадовала. Около полудня пелена черных туч закрыла солнце, словно каменной стеной. Послышался далекий раскат грома, и волоски у меня на загривке встали дыбом – говорю буквально, а не просто для красного словца. Молнии сверкали еще далеко, но воздух вокруг уже потрескивал от электричества. Повсюду замелькали зеленоватые искорки, а уши лошадок и рога быков засветились, будто лампы.
Похоже, что надвигалось нечто по-настоящему ужасное, и все – даже Ули, Паук, Будро и остальные из их барака – выехали на пастбище, чтобы согнать скот на высокое место. Когда хлынет ливень – а он обещал хлынуть как из ведра, – мгновенно начнется потоп. Пересохшее русло за пару минут превратится в ревущий поток, и корове, лошади или человеку, застигнутым в таком месте в начале ливня, ничего не стоит утонуть.