– Ну, здравствуй, Володенька! – обнял его тут же на выходе в город давний друг Вадим Туманов. Друг для друга они просто Вовка и Вадька, а для других артист и золотопромышленник. Охотливый до всего нового или забытого старого Владимир Семёнович сразу принял предложение друга Туманова приехать и посмотреть – где то самое золото добывают, откуда есть пошёл Иркутск. Нет, это не Иркутск, это целая плеяда мест и впечатлений. Ехали от аэропорта улицами: зеленеющими, скромными.
– У вас тут хоть воздухом можно дышать, – замечал Высоцкий, разглядывая город в окно, – в Москве уже совсем не осталось былого. Ниже десятого этажа строить не хотят. А деревянные дома? Подумай, Вадим, я деревянный дом уже не помню, когда видел в Москве. А тут, глянь, такая тишь да гладь, Божья благодать.
Модный, современный. Он всё равно тянулся к тихой, умиротворённой жизни.
Туманов закивал.
– Да ладно город. Сейчас на Байкал поедем. С ветерком. Час в пути и уже там.
Уютно Высоцкий пристроился в кресле, закрыл глаза. Вот это жизнь – всего лишь час и уже нет ни цивилизации, ни спешки, ни суеты. Всего лишь час и сибирское мое.
– Теперь я понимаю, почему Вампилов стал писать. Тут невозможно не взяться за ручку, листы. Невозможно, – так и не открывая глаза, всё говорил Владимир Семёнович, прокручивая в голове какие-то весёлые аккорды. Вот так живёт он, ничего не подозревающая нота попадёт в голову, поживёт сутки, другие и так разрастётся до мелодии, а на неё, как пчёлы на мёд, слетаются слова, фразы. И так она, та песня, ещё неделями, месяцами может не родиться, не выльется на бумагу, а потом раз – и вся страна её поёт вечерами во дворах. Владимир Семёнович только потянулся в карман за записной книжкой да ручкой, вот, кажется, первые полкилометра Байкальского тракта нарисовали в голове четыре связанные друг с дружкой строки, но быстро всё успокоилось. Значит, ещё не созрело.