Я молчал, задумавшись.
– Не хотите ли вы сказать, что все они, – я повторил его жест, – расчётливо знали как найти связь с озарением и сознательно пользовались этим?
– Не все, —заулыбался Симон, – и не в такой грубой форме, как ты говоришь. Но так или иначе.
Я обратил внимание, что он перешёл «на ты», но это меня сейчас не занимало так, как новые мысли.
– Ты хочешь сказать, – начал я делиться ими, – что есть такое знание, которое покажет всю связь времён, поколений, решений и последствий?
Симон кивнул.
– И оно, – продолжал я, – является чем-то таким, что стоит между расчётом и даром, навыком и вдохновением?
– Между Человеком и Богом, – сказал Симон.
Тут уже в кресле удобнее откинулся я и внимательно посмотрел на нового знакомого.
– Этим сказкам много лет, – серьёзно сказал я.
– «И все-таки она вертится», – подытожил с улыбкой он.
Я задумчиво улыбнулся. Такое не входило ни в мои планы, ни в ожидания. Я давно оставил все надежды найти похожесть в этом мире – таких же увлечённых искателей, не поглощённых меркантильностью цивилизации, тех, кто скорее похож на выпавшие старые звенья прошлого века, честные, редкие души. У меня больше не щёлкало это самое «понимание». Оно незаметно устроилось между нами с Симоном и связало теми невидимыми нитями, о которых слишком много писали философы всех времён.
Я взял чашку, он – тоже, и мы выпили за это молча.
***
В тот вечер странная, внезапно возникшая общность положила начало нашему доверительному и спокойному общению. Симон рассказал, что после окончания одного факультета «точных наук», не уточняя каких, он поступил сразу же на другой, «более гуманитарный». Программа его курса касалась мировых военных конфликтов, и мы буквально на неделю провалились в эту тему. Когда мы исчерпали все свои доводы, мнения и взгляды, было более чем понятно, что они у нас практически полностью совпадают.
– Это очень тонкая грань – использование власти, – рассуждал одним вечером Симон, —особенно, если этой властью наделён всего один человек. Невозможно пребывать в отстранённом, бесстрастном состоянии, которого требуют решения рассудка, и одновременно быть эмоциональным и увлечённым, посреди огромных возможностей. В таких условиях очень мало шансов использовать волю по её прямому назначению, как инструмент, созвучный миру и гармонии.