Может, оттуда и набрались рядовичи и смерды суеверий этих, а может, из былин о подвигах витязей, что землю муромскую от отпрысков Чернобога отчищали. Или же зодчие, пришедшие на Русь с христианством, принесли с верой в Господа и поверья византийские. Спросить не у кого.
Что наверняка знал Анисим, так то, что в ночь да с бедой они обеспокоят отшельницу. И на тёплый приём только Ярослав по своей юношеской простоте рассчитывает.
Впереди послышалось тихое журчание, и вскоре из вьющейся в темноте мглы выплыли очертания избушки. Жилище без заборов и изгородей, принадлежащее изгнаннице людской, не походило на странный дом из былин и сказок. Не было у выстроенной из сруба хижины куриных ног, встала она на землю крепко своей опорой и ни к лесу, ни к гостям непрошенным ни задом, ни передом не повернётся. Вход с низким крылечком на запад смотрит, откуда бурный ручей бежит, огибая избу.
В окошке тихий свет теплится от коптушек масляных да печи растопленной, на фоне ветвей чёрных дым видно, над туманом здешним высящийся косым столбиком.
Ярослав и Анисим остановились у колоды напротив входа. Богатырь взял на руки девицу, запеленатую в армяк, а молодец постучал в низкую неширокую дверь.
Прислушались.
Внутри заскрипели ржавые петли, о камень загрохотала металлическая цепь, заклацали когти. Кто-то громко выдохнул, так мог сделать разве что гигантский пёс. После кто-то громко чихнул, и с той стороны двери к ней приблизились шаркающей походкой. Звякнул засов, и вход в хижину отворился.
Из полумрака показалась на порог щупленькая пожилая женщина, закутанная в шерстяные платки поверх старого невзрачного платья. В руках держала коптушку. Обычная старуха на вид, коих в любой деревне и городе можно встретить. Уродством не отличающаяся, немного сгорбленная, в меру морщинистая. Из-под хлопковой косынки её спадала на бок длинная седая коса.
«Вот и страшная Баба-яга», – было подумал Анисим, но тут она заговорила, тихо, но проникновенно и гипнотически:
– Кто вы? – голос этот подхватил ветер, и туман отступил от избы. Заскрипели потревоженные ото сна ветви деревьев, зашептала сухим шорохом увядшая трава, и забурлили воды ручья.
Ярослав на мгновение обомлел, как и Анисим, а потом принялся тараторить о Снегурочке, попе посадском, Агафье с её семьёй. О старой вере, молитвах господу Христу, обрядах забытых и дикой природе. Всё у него смешалось и вылилось в бред.