«Вилсон! Гретель!» – позвал знакомый голос.
– Иду, мама!
Они поспешили к дому, а Ганс все еще тряс серебряными монетами, которые держал в руке. На следующий день во всей Голландии не было более гордого и счастливого мальчика, чем Ганс Бринкер, когда он наблюдал за своей сестрой, которая ловко скользила взад и вперёд среди конькобежцев, заполонивших на закате канал. Добросердечная Хильда подарила ей тёплую куртку, а мама Бринкер привела в порядок стоптанные туфли. Пока маленькое создание носилось взад и вперёд, раскрасневшееся от удовольствия и совершенно не замечающая множества устремленных на неё удивленных взглядов, ей казалось, что сверкающие бегунки у неё под ногами внезапно превратили землю в волшебную страну, а «Вилсон, дорогой, хороший Вилсон!» – снова и снова отдавалось эхом в её благодарном сердце.
– Ей-богу! – воскликнул Питер ван Хольп, обращаясь к Карлу Шуммелю, – Но эта малышка в красной курточке и залатанной нижней юбке отлично катается на коньках. Черт возьми! У неё пальцы на пятках и глаза на затылке! Посмотрите на нее! Вот будет шутка, если она все-таки примет участие в забеге и обгонит Катринку Флэк!
– Тише! Не так громко! – ответил Карл довольно насмешливо, – Эта маленькая леди в лохмотьях – любимица Хильды ван Глек! Эти блестящие коньки – её подарок, если я не ошибаюсь.
– Так! так! – воскликнул Питер с лучезарной улыбкой, потому что Хильда была его лучшей подругой.
– Она и там хорошо поработала!
А Минхеер ван Хольп, прочертив на льду двойную восьмёрку, не говоря уже об огромной букве «П», затем совершил немыслимый прыжок и «Н», и как ни в чём не бывало, заскользил дальше, пока не оказался рядом с Хильдой. Взявшись за руки, они катались на коньках, сначала весело смеясь, а потом степенно переговариваясь вполголоса. Как ни странно, Питер ван Хольп вскоре пришёл к внезапному убеждению, что его младшей сестре нужна такая же деревянная цепочка, как у Хильды. Два дня спустя, в канун Дня Святого Николая, Ганс, который сжёг три свечных огарка и вдобавок порезал большой палец, стоял на рынке в Амстердаме, покупая еще одну пару коньков.
Добрая миссис Бринкер! Как только в полдень со скудным обедом было покончено, она облачилась в свой праздничный наряд, сшитый в честь святого Николая.
«Это развеселит детей!» – подумала она про себя, и не ошиблась. Праздничное, выходное платье надевалось очень редко в течение последних десяти лет. До этого оно уже сослужило хорошую службу и блистало на многих танцульках, когда она была известна повсюду как прелестная Мейтье Кленк. Детям иногда удавалось мельком взглянуть на него, когда оно отлёживалось в старом дубовом сундуке. Каким бы выцветшим и поношенным оно теперь ни было, в их глазах оно было великолепным, с этим белым льняным воротником, который теперь был собран с складки у шеи и исчезал под аккуратным лифом из голубой домотканой ткани, и с красновато-коричневой юбкой, отороченной чёрной лентой. В вязаных шерстяных рукавицах и изящной шапочке, открывавшей её прекрасные волосы, которые обычно были скрыты, Гретель казалась почти принцессой, а мастер Ганс на глазах становился степенным и благовоспитанным. Вскоре маленькая служанка, заплетая свои золотистые локоны, в восторге заплясала вокруг матери.