– Ха! ха! – рассмеялась Гретель, – Отлично порхаешь, мальчик!
Под её грубой синей курткой билось нежное, любящее сердце, и, смеясь, она грациозным движением приблизилась к своему распростёртому брату.
– Ты ранен, Вилсон? О, ты смеешься! Поймай меня сейчас же!
И она бросилась прочь, уже не дрожа, но с пылающими щёчками и искрящимися весельем глазами. Ганс вскочил на ноги и бросился в погоню, но догнать Гретель было нелегко. Не успела она отъехать далеко, как ее коньки тоже заскрипели. Полагая, что благоразумие – лучшая часть доблести, она внезапно повернулась и бросилась в объятия своего преследователя.
– Ха! ха! Я поймал тебя! – воскликнул Ганс.
– Ха! ха! Я поймала тебя! – возразила она, пытаясь высвободиться. В этот момент послышался звонкий, быстрый голос, зовущий: «Ганс! Гретель!»
– Это мама! – сказал Ганс, мгновенно посерьёзнев. К этому времени канал был уже полностью залит солнечным светом. Чистый утренний воздух был восхитительно свеж, и вокруг появилась цела куча конькобежцев. Как не хотелось идти домой! Как трудно было подчиниться зову с берега. Но Гретель и Ганс были хорошими детьми – даже не подумав поддаться искушению задержаться, они сняли коньки, оставив половину узлов завязанными. Вилсон, с его широкими квадратными плечами и густыми светлыми волосами, возвышался над своей голубоглазой младшей сестрой, когда они брели домой. Ему было пятнадцать лет, а Гретель – всего двенадцать. Это был крепкий, добродушный на вид мальчик с честными глазами и челом, который, казалось, нес на себе печать самой доброты, подобно тому как маленький голландский zomerhuis * (Летний домик) украшает девиз на своем портале. Гретель была гибкой и проворной; в её глазах плясал огонек, и, когда вы смотрели на её щеки, румянец то бледнел, то становился гуще, как бывает на клумбе из розовых и белых цветов, когда дует северный ветер. Как только дети отвернули от канала, они увидели родительский дом. Высокая фигура их матери, одетой в жакет, длинную нижнюю юбку и плотно облегающий чепец, стояла, словно картина, в покосившейся раме дверного проема. Даже если бы дом находился в миле от нас, он все равно казался бы близким. В этой равнинной местности каждый предмет отчётливо виден на расстоянии; куры видны так же отчетливо, как и ветряные мельницы, и всё вокруг. Действительно, если бы не дамбы и высокие берега каналов, можно было бы стоять почти в любом месте срединной Голландии, не видя ни холма ни пригорка или горушки. Ни у кого не было причин знать лучше природу этих самых дамб, чем у госпожи Бринкер и запыхавшихся подростков, которые сейчас бежали на её зов. Но прежде чем объяснить, ПОЧЕМУ, позвольте мне попросить вас совершить со мной путешествие в кресле-качалке в ту далекую страну, где вы, возможно, впервые в жизни увидите некоторые любопытные вещи, которые Ганс и Гретель видели здесь каждый божий день.