Но мне надо.
Очень надо дотянуться. До полыньи. Пока она не закрылась. Пока…
Я левой рукой цепляюсь за край кровати. Благо, прочная, и пытаюсь подняться. Тяну отяжелевшее тело, отталкивая второй рукой коляску. И с третьей попытки встаю.
Женщина смотрит.
Она ничего не говорит, просто лежит и улыбается. Улыбается так, будто… понимает? Знает? Про меня вот? Про мою тайну?
Рывок.
Ну же, Громов, когда ты превратился в ничтожество, которое не способно даже встать? Давай… ты в этой жизни столько раз подымался… и столько козлят доверчивых загубил. Так что сумеешь. Главное, сопли подобрать.
И…
Раз.
Встать. Удержаться. Сердце в груди зашлось, прямо чувствую, что времени нет и у меня, что оно сорвётся, оно не готово к таким подвигам.
Плевать.
Надо…
Я по-прежнему цепляюсь за кровать и второй рукой уже тянусь. К глазам тянусь… глазам мертвеца, потому что именно в этот момент женщина и уходит. Я вижу, как над головой её собирается полупрозрачная тень, не жуткая, как те, из прошлого мира, но мерцающая.
Полупрозрачная.
Душа?
И зеркала глаз бледнеют, подёргиваются дымкой.
Нет… мне надо.
Я успеваю коснуться их, и острая игла пробивает кожу, от руки и до груди, и потом дальше, под лопатку. Запах становится едким, и я задыхаюсь от него. А ещё от невозможности дышать. Просто взять и сделать…
Вдох?
Как сделать вдох, когда воздух заперли.
Закрыли.
И кажется, я доигрался… призрачная тень растворяется, а я падаю… падаю, мать вашу. В никуда.
А кто виноват так и не выяснил.
«Плеве убит, радостно вздохнет каждый обитатель обширной Руси, услыхав благую весть. Наказан вешатель! Убит убийца рабочих! Убит жестокий представитель кровожадного самодержавия! Плеве нет. Отрублена у гидры одна голова, но есть еще девяносто девять… Плеве убит, но система жива… Ничего с убийством Плеве не изменилось. И не изменится. Потому что самодержавный порядок не убит и убить его отдельными террористическими актами нельзя. Революция, восстание народа, восстание рабочих масс – только это одно в силах снести самодержавие…»[2]
Запрещённая к распространению листовка
Дышать тяжело.
Но можно.
Вдох.
Выдох.
Запахи… другие запахи. И выходит, что получилось? Я не в больнице, а… где? Савка? Савка тут? Тут. Его присутствие ощущается более чем ясно, как и недовольство, причина которого мне не понятно. Или это он из-за твари?