обречены нести дети-профессионалы – об их исключенности из нормального, по умолчанию достойного общества, – и настояла на своем с железной решимостью, ни единого раза не дрогнувшей. (Сейчас совсем не время углубляться в вопрос о том, заслуживают ли большинство, если не все «профессиональные» дети, того, чтобы их объявляли вне закона, жалели или порицали без всяких сантиментов как возмутителей спокойствия. На данный момент я лишь замечу, что наш совместный доход от «Мудрого дитяти» позволил шестерым из нас окончить колледж, а седьмая еще учится.)
Наш старший брат, Сеймур – главный герой моего повествования, – был капралом в организации, известной в 1942 году как авиакорпус. Он служил на базе Би-17 в Калифорнии, где, насколько я в курсе, исполнял обязанности ротного писаря. Могу добавить, как бы в скобках, что к письмам он относился прохладнее всех в семье. Сомневаюсь, что получил от него за всю жизнь хотя бы пять писем.
Однажды утром, 22-го или 3 мая (никто в моей семье не датирует писем), в гарнизонном госпитале Форт-Беннинга, пока мне обматывали диафрагму лейкопластырем (обычная медицинская процедура для больных плевритом, предположительно гарантирующая, что они не развалятся от кашля), в ногах моей койки появилось письмо от моей сестры Буки. Претерпев это испытание, я прочел письмо Буки. Оно до сих пор у меня, и я привожу его здесь дословно:
ДОРОГОЙ БРАТОК,
Я собираюсь в страшной спешке, поэтому будет кратко, но пронзительно. Адмирал Попощип решил, что должен лететь для нужд войны в неведомые края, а также, что возьмет с собой секретаршу, если я буду хорошо себя вести. Меня от этого просто тошнит. Не говоря о Сеймуре, это значит бараки на промозглых авиабазах, мальчуковые забавы наших доблестных вояк и эти ужасные бумажные штуки, в которые травишь в самолете. Суть в том, что Сеймур женится – да, женится, так что, пожалуйста, будь внимателен. Я не смогу там быть. Я могу отсутствовать в этой поездке неведомо куда от шести недель до двух месяцев. С девушкой я знакома. На мой взгляд, она пустышка, но зверская красотка. Вообще, не стану утверждать, что она пустышка. То есть она за весь вечер, когда мы познакомились, едва сказала пару слов. Просто сидела, улыбалась и курила, так что несправедливо так говорить. О самом романе я совершенно ничего не знаю, кроме того, что они, очевидно, познакомились, когда Сеймур служил в Монмуте прошлой зимой. Мать ее – это что-то с чем-то: знаток всех искусств и дважды в неделю ходит к хорошему юнгианцу (она меня дважды спросила за вечер, когда мы познакомились, проходила ли я анализ). Сказала мне, что хотела бы, чтобы Сеймур был более