– Кровожадная бестия, – сказал со смешком мужской голос. И мы с миссис Силсберн снова обернулись. Это был муж подруги невесты. Он сидел прямо позади меня, слева от жены. Мы с ним коротко обменялись тем пустым недружественным взглядом, каким, вероятно, в тот дрянной сорок второй могли обменяться лишь офицер с рядовым. Старший лейтенант войск связи, он носил примечательную фуражку авиакорпуса – с козырьком, но без проволоки в тулье, что обычно придает носящему ее этакий бравый, предположительно, достойный восхищения вид. В его случае, однако, фуражка не достигала такого эффекта. Казалось, единственным ее назначением было придавать моему уставному безразмерному головному убору вид клоунской шляпы, которую кто-то впопыхах вытащил из мусоросжигателя. Лицо у него было желтушного цвета и в целом каким-то зашуганным. Он потел с прямо-таки поразительной интенсивностью – у него лоснился лоб, верхняя губа и даже кончик носа, – так что ему вполне могли прописать солевые таблетки. – Я женат на самой кровожадной бестии в шести округах, – сказал он, обращаясь к миссис Силсберн с очередным мягким светским смешком. Из автоматического уважения к его званию у меня едва не вырвался смешок – краткий, простецкий смешок незнакомца и новобранца, который ясно показал бы, что я заодно с ним и со всеми в машине, что я свой.
– Я серьезно, – сказала матрона. – Всего две минуты – мне бы, брат, хватило. Ух, попадись он в мои ручки…
– Ну хорошо, не напрягайся, не напрягайся, – сказал ей муж, видимо, не растерявший неистощимых запасов доброго супружеского юмора. – Просто не напрягайся. Дольше протянешь.
Миссис Силсберн снова повернулась к заднему сиденью и одарила матрону едва ли не блаженной улыбкой.
– Хоть кто-нибудь видел на свадьбе его людей? – поинтересовалась она с легким нажимом, выдававшим безупречное воспитание, на личном местоимении.
Ответ матроны прозвучал с губительной громкостью:
– Нет. Они все на Западном побережье или где-нибудь еще. Просто попадись они мне.
Ее муж снова издал смешок.
– Ну и что бы ты сделала, дорогая? – спросил он и безучастно подмигнул мне.
– Ну я не знаю, но что-нибудь бы сделала, – сказала матрона. Смешок слева от нее прозвучал чуть громче. – Да, сделала бы, – настаивала она. – Я бы нашла, что им сказать. Серьезно. Божечки, – она заговорила с возраставшим апломбом, словно сообразив, что, с подачи ее мужа, все мы, в радиусе слышимости, находили что-то привлекательно-прямолинейное в ее чувстве справедливости, пусть сколь угодно незрелом или непрактичном. – Я не знаю,