Тут остановилась машина, из которой выпрыгнула бывшая жена Вовы. Водитель, он же ее новый муж, что-то буркнул, она лишь отмахнулась и влетела во двор. И снова она осветила все вокруг своей радостью к жизни. Тетки шептались, кто-то укоризненно смотрел на нее, мужики перестали вообще что-то говорить, а просто вперились в это невероятное явление. Она лихо выпила рюмку и защебетала с бывшей свекровью. Даже Маня была согрета ее смелостью, уголки вечно сжатого рта немного поднялись, и горбатый мостик губ изогнулся в улыбку.
Настоящая Кармен пожаловала!
Жизнь ее закончилась в этом же году в канун Нового года. Ее новый муж купил контейнер на рынке, напичкал его вьетнамским ширпотребом, а ее поставил продавать. Но она не думала подчиняться ни ему, ни кому другому. Часто контейнер закрывался, а она исчезала надолго с территории слякотного рынка.
Он понял, что она нашла другого, и, возможно, не одного. Отчета она ему не давала, он бил ее, а она огрызалась, царапалась и слала ко всем чертям. Затем он понимал, что она сейчас уйдет, падал в ноги, полз за нею по сеням, совал смятые купюры в лиф ее платья. Это задерживало ее, но ненадолго.
В тот день она почему-то никуда не ушла и бойко торговала. Он влетел с рыком и стал наносить удары ножом, которым недавно резал свинью к праздничному столу. Она кричала так громко, что было слышно на соседней улице. Но никто так и не вмешался. Он отпихнул ее тело вглубь контейнера, вытер нож о висящие пестрые платья и пошел прочь.
Я еще больше возненавидела деревню во всех ее проявлениях. Почему-то тогда в моей душе не осталось ни одной крохи воспоминаний, которыми я жила ранее: исчез березовый лес, поскотина, речушка за селом, туманные рассветы и оранжевые закаты. Многие годы я помнила только эту безысходность. Смелые тела, недавно наполненные жизнью, закапывались в глубокие могилы с полатями, а после – поминки: водка, кутья, блины, гуляш с пюре.
Всего лишь раз мне приснился Вова. Он стоял в воротах бабкиного дома и улыбался. Я понимала, что он умер и мое любопытство заставило меня поговорить с ним о материи того мира, в каком он сейчас живет как висельник.
– Вова, здравствуй, – тихо начала я.
– Здравствуй, Анютка! – его голос был нежным, он всегда ко мне обращался с нежностью, которая вовсе не была в его характере.