Солнце уже опустилось за горизонт. Кладбище укрылось темнотою. Лес уснул. Только родник в овраге слегка бормотал. Я же ничего этого не видел и не слышал. Я был мёртв.
Да, я был мёртв. Валун вечно, хотя молчалив и неподвижен. Иначе зачем бы с ним говорила родниковая вода, о чем они говорят?
Перед рассветом шепот повторился:
– Хочется знать, как мои живут. Любашка, Оксанка. Девчонкам-то уж за двадцать. Сколько воды утекло… Вот не пил бы, дожил бы до светлых дней моих девчонок…
Голос пропал.
– Да, – подумал я. Тетка Анька закодировалась. Ударилась в чистоту. Все скребет, моет, стирает, как одержимая. Сестры Любашка и Оксана живут в городе. Оксана правильная: не пьет не курит. Любашка другая. Уж все познала.
Кто же рядом со мной лежать будет? При жизни я не задумался над этим. Топтались у могил, и даже на этом месте я лежу. Ездили помянуть, да не столько помянуть, сколько выпить. Молодых, детворы бывает больше, чем пожилых. Подумать только, ведь топтался на месте собственной могилы… Наверно, бабка Ульяна уляжется, уж самая старая из родни, вредная и стонливая. Всё ей не так, всё не нравится. Вечно ворчала, говорила, что я доезжусь, домотаюсь, расшибу башку где-нибудь. Зло брало от таких слов и накаркала ведь, старая ворона. По правде, я виноват сам. Теперь я мёртв, и некому пророчить мне смерть. Мы с ней теперь родные. Я и смерть. Я мёртв.
Да, я мёртв, неподвижен. Хотелось бы ещё поговорить с дядькой Иваном, но глухо и немо было с его стороны…
В одно августовское утро я понял, что кто-то как бы подкапывается ко мне слева. И вдруг голос, как шепоток ветра, глухой, но живой. Вот зашуршал яснее. Что такое, кто говорит? Папка Витя, что с ним?
После разговора с дядькой Иваном я стал мечтать о том, чтоб кто-то близкий был рядом со мной. Но не умирал нет, а тут говорят о папке. Попал в автокатастрофу? Насмерть? Привезли, вот роют могилу…
Да роют могилку. У меня забилось сердце. Но ведь оно умерло, и я вместе с ним, а мне кажется, что забилось радостно и тревожно. Нет, сердце не билось, оно окаменело. Страдание сковало его. И с какой радости ему биться? Ведь погиб мой папка. Чей-то голос опять зашуршал:
– Ну вот, Алешенька, забрал ты папку к себе. Теперь не один будешь лежать. Папка рядом упокоится. Ему ли умирать. Ещё и нет сорока. Все для вас старался. Машину тебе справил красивую. И ссуду взял, чтоб Костику купить машину. Сам подался на Север вкалывать. На твоей машинке, а там и смертушку свою встретил… Голоса перестали шуршать. Было тихо, так тихо, как бывает только в могиле.