Приехал Юрий Иванович, сел за стол, закусил, выпил и как-то еле слышно нас с Мариной поздравил. Словно был в чём-то виноват. Помню его худое, скуластое лицо и зыбкие глаза.
По-моему, Юрий Иванович всю жизнь чувствовал себя виноватым. То ли из-за болезни жены, то ли из-за странной смелости дочери, то ли ещё из-за чего-то. Не знаю.
Мой отец, хороший физиономист и психолог, в какой-то момент поднялся из-за стола и громко сказал:
– Юра, давай выйдем. Ты покуришь, а я расскажу тебе про моего дурака-сына.
– По-моему, Сергей ничего, не глупый, – смутился Юрий Иванович. – Впрочем, я его не очень хорошо знаю.
– Скоро узнаешь! Пошли. Покажу тебе пару беспроигрышных отцовских приёмчиков.
– Зачем, Владимир Степанович?
– Пригодятся. И давай по именам, Вова, Юра. Мы же теперь родственники. Свёкор с тестем. По рукам?
И они вышли в коридор. А Марина занервничала. А я стал её целовать и зацеловал при всех до красных пятен на лице и почти до обморока.
Думаю, Юрий Иванович там, в коридоре, передал моему отцу деньги на нашу свадьбу. Он был очень справедливый. Это уж точно.
А потом мы вызвали два такси и вшестером уехали догуливать праздник в ресторан «Загородный», где мои друзья заказали стол.
Там мы и гуляли допоздна: Димка, Оля, Макс, Лара и мы с Мариной. Третьего моего друга Геши почему-то с нами в тот день не было.
Тот ещё хмырь! Он всё время находил причину вывернуться. Хотя дружил со мной и Димой искренно, с самого детства. Просто Геша всегда относился ко мне больше шутливо, чем товарищески.
Наверное, это такой вид эгоизма. Похожего на странную принадлежность одновременно всем и никому в частности.
В ресторане я в какой-то момент киксанул. Видимо, подвели-таки нервы. Ребята танцевали в полутёмном зале, а мы с Олей сидели за столом, не разговаривая. Помню её трогательные, детские глаза, вопросительные и почти родные.
И у меня выступили еле видимые слёзы.
Прошла молодость! Накрылась свобода! Пропала жизнь!
Гремела музыка, мелькал цветной свет, пахло вином и сигаретным дымом.
Я углублялся в свою тоску. Оля терялась больше и больше. А мне всех и вся было жалко до слёз и до самой печёнки!
Наконец я встал и ушёл танцевать с Мариной. Мы с ней вместе еле держались на ногах.
– Кажется, я сейчас умру, – вдруг сказала Марина.
– Ни фига подобного, – возразил я. – Танцуем до упора. Уплочено!