– Обсчитали?
– А то! На пятнадцать копеек… собаки! Сёма, помню, тогда у меня ночевал. Стало быть, в феврале. Двадцать первого, помню, пришел. Прямо с утра. А двенадцатого ему плохо стало.
– Как – двенадцатого? – не понял Николай. – Ты же говоришь, двадцать первого Сема пришел?
– Ну, пришел. Посидели. Потом спать легли. Снова встали… Вот три недели и прошло. А двенадцатого марта, помню, Сёма с утра меня бутылки послал сдавать, а я случайно одну в подъезде-то и уронил. Ох, и санитаров же тогда в подъезде было!
Николай удивленно расправил примятое с ночи ухо, спросил:
– А Сёма-то здесь причем?
– Ну а как же без Сёмы? С Сёмы-то все и началось. Он ведь, знаешь, такой, наш Сема… Он же все бутылки помнит! А тут как звон услышал, так лицом побелел и упал, где стоял. Пришлось медицину вызывать. Это мне потом Кеша с четвертого этажа рассказывал.
Воспоминание о четвертом этаже привело Николая в легкую дрожь. Вот к кому бы за гривенником сходить! Ничего, что четвертый этаж. Не четырнадцатый. Доберемся!
– Нет больше Кеши. Как в марте мы с ним пару дней погудели, так он прямо исчез, – продолжал Синюков, и носом хлюпнул. – Может, помер уже, потому что и это может быть. Ну а если не помер, значит, в другой дом переехал.
Другой дом – это плохо. Где бы найти этот дом? Надо выйти на улицу… А вдруг там снег по колено выпал?
Николай подошел к окну, поплевал на стекло, протер его рукавом. И разглядел: трава на дворе! Бог ты мой! Значит, точно, июль. Во всяком случае, еще не осень.
Ну а если июль, тогда… Что?
– А какое число?
Хохотнул Синюков:
– Как – какое? Так гривенник же… Десятое.
Все! Легко на душе стало у Николая, очень легко. Все он вспомнил и все посчитал, хоть сроду арифметикой не увлекался.
Получилось: сегодня – десятое. А когда получка была? Вроде, третьего. Или четвертого? Значит, пятого. Точно! Литр водки, вина полкило да на закусь батон. А дальше, дальше?
Ха! Так ведь в этот день он ботинки купил! И пошел обмывать. А точнее сказать, просто взял – и поехал. В трамвае. И ногу натер, это факт. Захотел подложить что-нибудь под правую пятку, и задумался. Если вдвое рублевку сложить – слишком жирно будет. А вот если трамвайный билет, то не хватит, пожалуй.
Вот тогда-то он, Коля, под пятку гривенник и положил! Хотя ногу все равно потом стер. И потому здесь, в комнате, ботинок-то и скинул!