– Свет не должен угаснуть. Не теперь, когда он ещё помнит тепло.
Из тени сада вышел Талион, воин Ледяных Детей, чья фигура – высокая, но крепкая, подобно скале, стоящей против ветра, – казалась тенью, бросающей вызов свету. Его кожа была бледна, с голубым отливом, словно лёд, сияющий в садах, а волосы – короткие, серебристые, подобно инею, покрывающему траву на рассвете, – торчали, будто иглы, знающие бурю. Его глаза – голубые, но тёмные, словно озеро, мутнеющее под тенью, – горели гневом, острым, как клинок, и страхом, текущим в его венах, подобно реке, теряющей свой путь.
На нём были доспехи – лёгкие, вырезанные из кристаллов, сияющих голубым, их пластины переливались, словно вода, поймавшая свет, но их края темнели, будто тень уже коснулась их. Плащ его – тонкий, словно иней, тающий под солнцем, – струился за ним, усеянный осколками льда, звенящими, подобно колокольчикам, поющим о прошлом. В руке он держал копьё, вырезанное из кристалла, его острие сияло, словно звезда, упавшая с небес, но его блеск был тусклым, как свет, теряющий свою силу. Его грудь вздымалась тяжело, дыхание вырывалось паром, сливающимся с воздухом, и в нём – не покой, а буря, рвущаяся наружу.
Талион стоял перед Лунариссой, его взгляд – острый, словно копьё, держимое им, – пронзал её, и его голос – низкий, подобно гулу земли, дрожащей под тенью, – звучал в саду:
– Ты – свет Сияющей Луны, но где твоя сила? Наши сады гаснут, наш народ умирает, а ты стоишь и смотришь, как всё рушится.
Его слова были резкими, словно лёд, треснувший под ударом, и в них – не просто гнев, а страх, превосходящий то, что он мог признать.
Лунарисса повернулась к нему, её бесцветные глаза встретились с его взглядом, и в них – не обида, а печаль, превосходящая слова. Она чувствовала его боль, его сомнения, жгущие её, подобно пламени, не могущему согреть. Она отвечала, и её голос – мягкий, словно шёлк, текущий под ветром, – звучал в тишине:
– Свет не умирает, Талион. Он борется, даже когда тень близка. Я найду путь.
Но её слова дрожали, подобно свету, гаснущему под тенью, и она знала, что его вера в неё слабела, словно лёд, тающий под солнцем.
Сады вокруг них молчали, их деревья гнулись, подобно старикам, оплакивающим свою юность, и листья падали, словно звёзды, гаснущие в ночи. Ледяные Дети прятались в тени, их голоса стихли, и их глаза – голубые, словно кристаллы, угасающие, – смотрели на Лунариссу с надеждой, хрупкой, подобно стеклу, знающему свой конец. Равнина за садами темнела, её лёд покрывался серой дымкой, ползущей, будто тень, рождённая из бездны. Озеро света вдали мутнело, его воды теряли свой блеск, и его рябь становилась гуще.