– Хозяин – не тот, кто землю имеет, а тот, кто за дело отвечает, – сказал отец, бросив крапиву. – Запомни мою науку.
Ветер принёс запах дыма – то ли из печи, то ли от далёких пожаров. Иван Филипович потрогал шрам на голени, давно уже нечувствительный. «Хозяин…» – повторил он про себя. Эти слова, как наказ, вели его через гражданскую, окопы Сталинграда, через голод, через похоронки. Отец, исчезнувший в мясорубке коллективизации, учил не бояться боли – ведь после неё снова придется вставать, рабоатть не разгибаясь, пахтать землю.
Поднимаясь из праха и пить жизнь из горького молока и слез.
А крапива… Она росла теперь на могиле отца, которого так и не нашли. Иван Филипович, гладя шрам, улыбался. Боль ушла. Осталась благодарность.
Вспомнил он и еще один самый один из самых горьких моментов его жизни.
Сентябрь 1945 года он возврашался домой, по той самой пыльной проселочной дорогой, где бегал мальчишкой.
Иван шагал, не чувствуя тяжести вещмешка за плечами. В ушах гудело: «Живы… все небось…увижу расцалую, вымахаили все небось,…»
На краю деревни, у колодца с перекошенным журавлём, стояла Аннушка. Не та, что провожала его в 41-м – румяная, с косами как спелая рожь, а худая, с лицом, вытянутым голодом и немыми вопросами в глазах. Рядом примостился Владимир, семилетний, незнакомый, с отцовским упрямым подбородком.
Она не бросилась к нему. Не зарыдала. Стояла у порога, будто боялась пустить в дом, где на стене висели пять лубочных ложек – по числу сыновей, ушедших на фронт.
– Матвей погиб под Смоленском… – начала она, глядя куда-то мимо, в пустоту. – Письмо прислали: «Пал смертью храбрых». Иван – в танке сгорел… под Прохоровкой.
Голос её трескался, как сухая лоза.
– Дочки Валентина и Ольга, санитарками были. Под бомбёжкой раненых выносили… пока самих не накрыло. Степан с Сергеем, пацанята, на минном поле подорвались… там на опушке березка стоит, ты болжен помнить.
Она перечисляла, как будто читала чужие похоронки.
– Коленька , Варя и Катя, от тифа померли, голодно совсем было, Володя чудом выжил. А дитя, я под яблоней похоронила, трех дней не прожил. Мы, ему даже дать не успели. Только Володя и выжил.
Анна закрыла на миг глаза, продолжая:
– Всё… как ты велел, берегла… – Анна вдруг рухнула на колени, вцепившись в его гимнастёрку обеями руками. – Прости… ради Христа… Не смогла… сберь деток …не смогла..