– У-у-у, – поперхнулся своим же звучным пением, толком его не протянув – в глотку насекомое попало. Прокашлялся надсадно, чертыхаясь на все лады, а потом затаился – рядом кусты хрустнули. Вырвался нехотя из паутины доселе неизведанных желаний и в слух обратился. Треск повторился, ещё один… Я зверем ощерился, встречая гостя нежданного, да так и застыл с клыками напоказ. С подветренной стороны дурной заяц выскочил и мимо промчался, следом птицы с веток верхних взмыли под облака.
Эх, дичь глупая. Как можно Зверя не чуять?! Может виной лето раннее. Кровь играет, живность парами шмыгает, семьи создавая.
Зелень везде, запахов уйма.
Утонуть в них можно, задохнуться от сладости!
Красиво. Ручьи играют. Птицы поют…
Так хорошо стало и безнадёжно легко, что дурь и на меня нашла. Углядел свой хвост, закружился с детской радостью, пытаясь его поймать зубами. Клацал, семеня по кругу: стараясь с наслаждением его клыками ухватить и почесать… Так завертелся, что ориентиры потерял и завалился в траву, как щенок несмышлёный, но облюбленный лучами солнца.
И вдруг смех заливистый, точно колокольчик, зазвенел.
Я застыл, не веря глазам. И человечка мелкая с волосами молочного цвета – тоже.
Я смотрел… И она на меня огромными синими глазищами таращилась. В них не страх плескался, а любопытство и безмерное удивление.
Я молчал… и она, а в башке отдавалось эхо яростно грохочущего сердца.
Как она тут оказалась? Село далече для такого малька. Как пить дать: опять за бабочкой погналась, и как итог – потерялась.
С недоумением окатил её взглядом: мелкая, тощая, белобрысая… На личике грязные кляксы. Волосы хоть и в косу плетены, да только сейчас в беспорядке торчали, и даже сор в них виднелся. Сарафан выпачкан, подран.
А она на меня смотрела с искренней улыбкой. Без испуга, который всегда испытывали люди при нашем появлении. Смотрела чисто, открыто и улыбалась задорно. Так, что у меня сердце ёкало и глох я от чувства, которого никогда не испытывал, потому и не мог сказать однозначно – хорошо мне аль плохо.
Я ощерился.
Мелкая засмеялась громче и заливистее, и тогда я грозно щёлкнул клыками, желая прогнать неразумное дитя, ибо вызывала она странное желание… облизать и сожрать! Как самое лакомое на свете яство. Даже натужно сглотнул, ощутив во рту нежный вкус молочной плоти.