Они не двигались хаотично, как ожидал бы учёный. Они ждали.
Герман ощущал что-то чуждое, но не мог назвать это страхом. Это было странное, неясное давление, ощущение, будто его что-то изучает.
И тогда муравей сделал первый шаг.
Он не бросился в панике, не попытался сбежать, а намеренно и уверенно взобрался на его палец.
В тот же миг мир поплыл.
Это не было болью, не было укусом или жалом. Это было похоже на электрический разряд, но мягкий, затягивающий, оставляющий после себя странное тепло, разливающееся по руке.
Зрение на мгновение потеряло чёткость.
А затем он увидел.
Не глазами, не через обычное восприятие.
Он видел их глазами.
Его сознание дрожало, не понимая, что происходит, но образы продолжали нарастать. Он чувствовал движение тысяч лапок, ощущал запахи, которые раньше не замечал, воспринимал реальность иначе.
Он ощутил рой.
Это не были отдельные существа, не были разрозненные особи. Это был единый организм, бесчисленные частицы чего-то большого, чего-то, что теперь знало о нём всё.
Они принимали его.
Герман попытался отдёрнуть руку, но мышцы не слушались. Он не мог уйти.
Не потому, что муравьи удерживали его физически.
А потому, что он уже был частью роя.
Виктор двигался вперёд, продираясь сквозь снежную мглу, где каждый шаг казался бесконечно долгим и мучительным. Ветер свистел в ушах, завывал между лохмотьев его старой куртки, пробирался под одежду, оставляя после себя болезненный холод, проникающий прямо в кости. Он закутался плотнее, но это не помогало – промёрзший насквозь, он уже почти не чувствовал собственного тела. Снег облепил его лицо, замёл ресницы, сковал волосы ледяной коркой.
Буря гудела вокруг, поглощая все звуки, кроме своего собственного голоса. Она была живой, жадной, ненасытной. Она медленно, но верно отнимала у него силы, вытягивая тепло, оставляя в груди тяжёлый, сдавливающий спазм.
Он не знал, сколько идёт. Минуты, часы, а может, всего несколько мгновений, но усталость была невыносимой, как будто он продирался через это белое безмолвие целую вечность. Время потеряло смысл, а сознание сузилось до одной-единственной мысли: не останавливаться.
Каждый шаг требовал усилия.
Каждый новый вдох причинял боль.
Он чувствовал, как пальцы ног немеют, как ноги становятся чужими, тяжёлыми, неподвижными.