Хорошо помню: я снимаю повязку в том шкафу и не могу поверить своим глазам. Мы знали друг друга всю жизнь, но, по правде говоря, я никогда не воспринимала его иначе как единственного отпрыска самой богатой семьи в городе и игрока школьной футбольной команды (нужно признать, он всегда оставался в тени Эшера). Тем не менее после того поцелуя что-то в Джастине изменилось, и он действительно стал смотреть на меня по-другому.
С того дня все его внимание, улыбки и тачдауны предназначались исключительно мне. И мне это нравилось. Здорово бодрило по многим причинам.
Джастин шумно вздыхает:
– Только что увидел твои сообщения… Ты это серьезно?
Не знаю, что звучит в его тоне – обвинение или не меньшее, чем у меня самой, изумление по поводу всей ситуации, но я склоняюсь к последнему. Когда дело касается Джастина, я всегда поначалу ожидаю лучшего, что противоречит инстинкту самосохранения, о чем мне постоянно твердит Трин.
– Да мне самой не верится. Всю ночь не спала. Как раз в тот момент, когда…
– Слушай, я вообще не понимаю, в чем проблема. – Он перебивает, что давно вошло у него в привычку. Джастин очень нетерпелив, и нетерпелив во всем; тревожный, все время с кем-то соревнующийся, к тому же – харизматик, привлекающий к себе все взгляды. Поэтому никого не удивило, когда он поступил в Гарвард и стал королем выпускного бала. В тот день Тринити делала вид, что ее вот-вот стошнит, а я – аплодировала: таким он был красивым с этой золотой пластиковой короной на голове. – Ты же сказала бабушке, что не поедешь, верно?
Останавливаюсь как вкопанная на полпути между навесом и крыльцом, в освежающей тени клена, прямо на границе участков мистера Моттрама и Вебберов. Первый порыв – открыть рот и спросить Джастина, как он может такое спрашивать, ведь он… ведь он знает. Только он и Трин, только эти двое знают все. Только им я могла изливать душу все последние месяцы, когда казалось, что ситуация выходит из-под контроля и меня захлестывает с головой, словно я одна в открытом море и что-то тянет меня за ноги на дно.
Наверное, именно поэтому я беру себя в руки и набираю в грудь воздуха.
– Джастин… – Не нахожу, что еще сказать, чтобы это не прозвучало как нотация. Прекрасно знаю: нотации он ненавидит.
– Лювия, не можешь же ты потакать всем ее капризам, – говорит он, и слова его звучат логично и взвешенно. – Так не годится. А как же ты? Как же твои желания?