– Подожди, давай ещё раз, – не притронувшись к ухе, но опорожнив очередную кружку сбитня, князь решил собрать воедино все сведения об угрозе, появившейся в окрестностях его города. – Ты решил сегодня днём искупаться в Пучай-реке. Так? Залез в воду. И вдруг из ниоткуда прилетел Змей. Верно?
Добрыне достаточно было всякий раз кивать, потому что князь не дожидался ответа.
– Змей напал на тебя, но ты был безоружен. Вот тогда… Тогда ты взял…
– Сколько раз повторять?! – пришлось отвечать именно на этом, самом спорном, моменте, выдуманном на ходу, чтобы прославить новую веру князя Владимира. – Тогда я взял шапку земли греческой, запустил в Змея…
– Шапку земли греческой! Нет, вы послушайте! – усмехнулся длиннобородый боярин, сидевший в окружении купцов, которые ловили каждое его слово. – А что она делала, интересно, там?
– Что делала? – возмутился Добрыня тому, что не все охотно верят в его выдумки. – Лежала она там.
– И часто же у нас вдоль Рязани шлемы византийские бесхозными валяются? – теперь князь уже открыто потешался над Добрыней.
– Не знаю уж, часто или нет, но взял я её и в того самого Змея бросил. Она все хоботы Змеевы отбила.
– Хоботы?! – хохотнул боярин, а вслед за ним и дюжина купцов. – Афанасий мой видал вон твои хоботы в заморских краях. У диковинных зверей они есть – слонами их прозывают. Но чтоб у змея хоботы! Чудеса!
– Ну тебя с твоими слонами! Уморил! – захохотал князь, сам утирая лоб платком. – Наш богатырь про хвосты говорит, конечно. Только как твоя шапка земли греческой ему все хвосты-то и поотбивала? Полями острыми отрезала или ты её метнул так сильно, что хвост сам отпал. Как у ящера, да?
Встал Добрыня из-за стола, губы узорчатой ширинкой утёр и произнёс громко:
– Спасибо всем за гостеприимство и, главное, за доверие. Но слишком долго отдыхал я на родной земле – на службу пора. Ждут меня подвиги славные. Здесь же, как я понял вас, не верят слову богатырскому…
Гусляр снова перестал бренчать. Повисло неловкое молчание. Конечно, никто не верил россказням Добрыни, но вслух сейчас сказать об этом – особенно когда богатырь уходить собрался – было бы верхом неприличия. Уж лучше потом они будут вдоволь смеяться над «хоботами» и «шапкой земли греческой».