– Мое скромное имя с этим почти не связано, – ответил Чанг Нью-Ланг. – Легенда о двух созвездиях привлекает многих людей. Даже удивительно, какие идеи посещают наших крестьян в печальные ночи, когда они фантазируют о ночном небе и рисуют картины из звезд. И отвратительно, как официальный театр искажает и опошляет простые и глубокие крестьянские сказки.
Они шли по широкой, шумной улице Эдуарда VII. Стоял теплый летний вечер 1929 года.
Чанг Нью-Ланг был в традиционном длинном китайском костюме – неприметного темно-синего цвета, но из дорогого шелка. Высокий и стройный, с тонкими чертами лица, миндалевидными раскосыми глазами и испытующей складкой у рта – складкой мягкого упорства.
Маленький и щуплый Фу Кай-Мэнь, напротив, был одет по-европейски, но не слишком элегантно, а в плосконосом лице читалась сухая ирония.
– Тебя это удивляет? – спросил он. – Что нашему официальному искусству вообще известно о живых китайцах? Оно предпочитает не знать ничего. Тем более о Байцзясин.
Его лицо стало серьезным, а в голосе послышалась политическая помпезность, когда он произнес эти три слога. Их буквальный перевод – «сто старых фамилий», сотня китайских фамилий, которые особенно часто встречаются в огромной нации – как Мюллер или Шульц, Хинц или Кунц в Германии, так в каждой хижине и на каждом углу попадаются Сюй или Фу, Ванг или Чанг, Чен или Ли. Но в Байцзясин, китайских Хинцах и Кунцах, нет ни малейшего оттенка уничижения. А лишь чувство чести и самоуверенность маленького человека: «Мы – уважаемые люди из народа! Мы – весь Китай! Мы – почтенные сто фамилий!»
– Нужно создать новый театр, – размечтался Нью-Ланг. – Театр современного Китая.
– Боюсь, у народа есть дела поважнее, – сухо заметил Кай-Мэнь.
– Важно все, – упорствовал Нью-Ланг. – Прошел всего год с тех пор, как мы открыли вечернюю школу. Разве с каждым днем не приходит все больше людей? Разве они не учатся с возрастающим рвением?
Они дошли до реки Ванг-Пу и двинулись вдоль берега. Дом Нью-Ланга находился в противоположной стороне, но он предпочитал возвращаться домой как можно позднее.
– Должен признаться, – сказал Кай-Мэнь, – сначала я был настроен весьма скептически. Думал, люди в лучшем случае станут учиться читать и писать для учета товаров, но не верил, что кого-то заинтересуют история и социология, литература и иностранные языки. Типичные шанхайцы материалистичны и жадны до предела – уровень их морали гораздо ниже рабочих или крестьян.