Невидимое сияние невыносимой красоты озарило маленькую мрачную комнату.
– Мне пора, – решила Цзай-Юнь.
Кай-Мэнь послушно встал, вложил фотографию в брошюру и аккуратно спрятал ее в тот же карман пальто. Они учтиво шли рядом друг с другом, едва соприкасаясь плечами.
– Ты сегодня преподаешь? – спросила Цзай-Юнь.
– Да, с восьми до девяти.
– А завтра?
– С шести до семи.
– Тогда в семь я зайду в вечернюю школу и первому расскажу тебе, сработал ли мой план. Нью-Ланг узнает обо всем позже. А теперь я пойду к сестре.
Кай-Мэнь осторожно взял ее за руку, сжал маленькую ладошку своими тонкими пальцами и забыл отпустить. Ресницы и брови Цзай-Юнь, словно тонкие черные птичьи крылья, устремились вверх, будто хотели взмыть к звездам.
И этим они сказали друг другу все.
К счастью, Ми-Цзинг была одна.
– Старшая сестра, – прямо начала Цзай-Юнь, – помоги благому делу. У нас больше нет актрис, все арестованы. Ты должна сыграть в нашем спектакле мать, это маленькая роль, всего одна строчка…
– Мне выступать в театре? Мне?
– В этом нет ничего такого.
– Конфуций говорит…
– Конфуций жил два с половиной тысячелетия назад, а ты живешь сегодня. Из-за этикета угасают твои самые прекрасные качества. Покажи мужу, что за семь лет он так тебя и не узнал. Покажи, какая ты на самом деле: личность, храбрый товарищ.
– Он подумает, я пытаюсь ему угодить.
– Ничего он не подумает. Постановкой руководит Минг-Фунг. Нью-Ланг вообще узнает об этом только перед отъездом. А тебе останется удовлетворение и уверенность в себе…
– Я на четвертом месяце.
– Ты наденешь широкое старушечье платье, а твое божественное лицо покроют таким количеством морщин, что никто тебя не узнает.
– А если все же узнает? Тогда возникнет риск – это может дойти до семьи в Пекине.
– Есть и другой риск, – сказала Цзай-Юнь, верно оценив гордость сестры. – Риск, что тебя заберут в полицию, как Дшин-Лан и Шу-Сянь.
– У меня точно не меньше храбрости, чем у Дшин-Лан и Шу-Сянь. Но я считаю, что это бесстыдство – бесстыдство!
– Лучше бесстыдство, чем бессердечие. Ты понимаешь, какому делу отказываешься помочь? Мир должен всегда оставаться таким, как сейчас? Когда у порядочного человека нет ни минуты покоя из-за всей этой бесконечной несправедливости?
– Мне можешь не рассказывать. Мне было четыре, когда я увидела сквозь Лунные врата муки твоего рождения, увидела, как моя благородная семья оскорбляла и издевалась над твоей бедной матерью. Я понимаю больше, чем ты думаешь.