– Ты справишься.
Кривая усмешка чуть трогает уголок ее измученных губ:
– Конечно.
И она направляется к чаше.
Вот Оливия протягивает ладони моему отцу. Вот на них появляются одна за другой руны. Вот они тонут в ее ладонях. Оливия делает шаг, и тут же вечерняя площадь наполняется ее истошным криком. Не в силах полностью пройти в отвергающую ее арку, Оливия стоит одной ногой на другой стороне, вынужденная терпеть, вероятно, неимоверные муки сожжения заживо.
Я не успеваю оценить риски, обратить внимание на встревоженных реликтов или хоть на секунду подумать о репутации своей матери, как мои ноги несутся к пьедесталу.
Обхватываю руками плечи Оливии и тащу ее на себя. Вытаскивая ее из арки, я спотыкаюсь и падаю на бетонный пол, совсем рядом с чашей. Шокированный то ли от моего поступка, то ли от непригодности для службы Навему своей дочери, тельер Хаим лишь наблюдает за случившимся. За стонами Оливии я успеваю заметить плотно сжатые губы матери. Дерьмо.
Отец помогает нам с Оливией подняться на ноги. Она опирается на целую левую ногу. Из ее глаз катятся слезы боли и неверия. Но она не сбежит. Я точно знаю. Это же Оливия.
– Я провожу ее, – обращаюсь к тельеру и своему отцу.
– Нет, – мамин властный голос заставляет даже всхлипы Оливии стихнуть. – Она в состоянии добраться сама.
Некоторое время я выдерживаю ее взгляд, но все же отвожу глаза.
– Ты как? Идти можешь? – я поддерживаю ее со стороны раненой ноги.
– Придется, – сквозь зубы шипит Оливия и отталкивает меня в сторону, пытаясь сделать шаг больной ногой. Она снова едва не падает, но в последний момент Хендрик оказывается рядом, чтобы ее поддержать.
– Я отведу ее, – его тон не терпит спора. Прямо как у тельера. Никто не возражает. Вместе с Оливией они скрываются за трибуной.
Я перевожу взгляд на отца. Кивком он показывает на чашу. Все еще не веря в произошедшее, я подхожу к Макх и протягиваю свои ладони моносу.
Мои руки немного трясутся, я пытаюсь максимально расслабить их. Отец бережно выводит один символ за другим. Все, что я ощущаю – приятное покалывание кожи. Будто легкий ток и порыв прохладного ветра проходят извилистыми путями по линиям жизни. Один за другим символы погружаются в мои руки и гаснут, как закатное солнце.
Я не смотрю на мать. У меня нет сил взглянуть и на отца. Все, что я вижу – арка. В моей голове мысли лишь о Гесс. Если я не пройду, то подведу ее.