Когда солнце успело пройти треть пути до заката, град горел ярким пламенем. Вежи2 рушились, сминая под собой близлежащие хаты. Истошные крики зарезанных крестьян, шепот молящихся в погребах ремесленников и нахальный, раздольный свист кипчаков, рассекающих по взятой крепости на конях. Воевода погиб, не дойдя до ворот четверть версты, князь бежал аки подлый сын сукин, а от дружины остались лишь прах и зала. И ныне один он брел в темном лесу. Без друзей, без своего десятка, без надежд и мечтаний. Только он и приглядывающий за ним бог Перун.
***
Кузнец стоял на коленях посреди торга. Доски под его ногами топли в месиве, что стало после дневного ливня, ожесточенного боя и победоносно разъезжающей по граду конницы. Лáри3, стоящие кру́гом вдоль частокола, обносили опьяненные победой тюрки – они выносили меха, сундуки полнящиеся драгоценностями и все, что могло пригодиться в степной жизни иль было сдобно в продажу. А те палаты, что в центре площади, горели, будто чучело соломенное в Комоедицу. Да так, что дым от них вздымался аж до небес, а тепло излучаемое бушующим огнем припекало щетину на лице кузнеца. Позолоченный крест повалился с церкви, которую возвели в прошлое Купала под напором южных княжеств и продвигаемой ими христианизацией славянского народа, и воткнулся он верхушкою в грязь. Неохотно принималась в залесье вера в иного бога, тем более единого. И не позволил народ снести идолов, коим поклонялся, но на уступки все же пришлось им пойти – построить церковь, пустить туда епископа иногороднего да дать ему нести слово о вере своей всем, кто пожелает. Насильно крестить, как было то на южных границах раздробленного государства, тут не стали – побоялись правители, что восстанет народ северный, а дружины свои отправлять по бескрайним лесам на его подавление не решились бы.
Кузнец видел, как двое воинов в шапках окаймленных мехом высмеивающе пародировали защитников города, с трудом удерживая в руках привезенные из Суздаля мечи, что были вынесены из его лавки и весили куда больше, чем висящие у них на поясах сабли. Один худой и высокий, второй не вышел ростом, зато в отращивании растительности на лице преуспел – представление разыгрывали перед светловолосой девушкой, чьи запястья были связаны за спиной, а ворот рубахи был разорван почти до пупа. Третий, что был здоровее всех, держал ее за косу, периодически натягивая, от чего та взвывала. Дивчина поначалу брыкалась, пыталась вырваться, но потом все же сдалась, приняв уготованную ей судьбу.