– Нет-нет, я почти высохла, спасибо. И, вообще я спешу. Вы говорили, у вас есть земляника?
Острое прозрение обжигает меня. Вот же я дурища, ну какая земляника?! Он просто хотел меня завезти к себе. Жуткие картинки проносятся у меня перед глазами, и я делаю шаг назад в надежде, что еще смогу вырваться и убежать.
– Великий свет, Дарина, вас, что бьют? Вас обижает кто-то, поэтому вы такая перепуганная? Если вы так опасаетесь за свою жизнь, можете покинуть мой дом тут же, никто не станет вас удерживать. В конце концов, это даже обидно. Я хотел вам помочь и ничем не дал повода сомневаться в своей порядочности.
Нет, я точно дура.
– Извините, Джеймс, – вздохнув, отвечаю я, – какой-то день выдался нервный. И ливень еще.
– Вы не любите дождь?
– Да нет, почему же. Люблю. Но, когда стихия так бушует, во мне тоже словно высвобождается что-то дикое, неуправляемое. И порой не очень умное, – усмехаюсь я. – Если ваше предложение выпить чая в силе, я буду рада. Даже если у вас нет земляники.
– Слово джентльмена, Дарина, и не будем возвращаться к этой теме. Позвольте? – он предлагает мне руку.
Мы идем по западному коридору, арки, выходящие в холл, одинаковые. Но вот за ней убранство так отличается, будто мы попали в другой дом. Все в золотисто-коричневых тонах. На столе вазы с фруктами и орехами, на дверях венки из осенних листьев и веток. Много меха, обивка на мебели мягкая, пестрая, какая-то уютная. Вообще, от всего интерьера такое ощущение, будто сидишь, закутавшись в плед, а за окном бушует гроза. И я вдруг понимаю, что и от Джеймса у меня такое же ощущение. У чародеев особые отношения с миром.
Когда мы входим в гостиную, стол для чая уже накрыт.
– Прислуга у вас удивительно расторопная и незаметная, – вежливо отмечаю я.
– А? Прислуга, – Джеймс будто удивлен моими словами, – да, вы правы. Присаживайтесь.
Он отставляет стул, помогая мне сесть.
На столе помимо чайника, чашек и молочника с сахарницей, какое-то невообразимое количество варений, джемов, домашних мармеладов, повидла и пастилы.
– Надо же, а вы сластена, – улыбнувшись, говорю я, взяв из вазочки квадратик облепихового мармелада в шоколаде.
– Можно и так сказать, – отвечает он, и слова эхом отдаются у меня в ушах.
Он так уже говорил про что-то. Ах, да, не чародей ли он. Все-таки что-то он скрывает, но, мне кажется, это не от желания мне навредить, да и вообще со мной не связано. Мало ли какие бывают у людей тайны и дела. Спроси у меня кто-то о жизни в моей, с позволения сказать, семье, я бы тоже не сильно откровенничала.