Ну и, конечно, – адрес и телефон рюмочной, сулящей гостям и жителям Северной столицы это любимое петербуржцами блюдо.
Пасха пахла куличами.
Летом благоухали ландыши.
Там запах ландышей весь воздух наполнял
Там пели соловьи, там ручеек журчал
[73].
На улицах мастеровой люд благоухал луком, чесноком, редькой и водкой. Пахло навозом – и не только конским. Иной раз и коровы забредали в город.
К Троицкому дню, когда «народ, зевая, слушает молебен», в Петербург возами везли березовые ветки, полевые цветы – ими украшали церкви и жилища.
В сентябре над городом витал тонкий аромат сена. Все спешили к Сенной площади и Екатерининскому каналу – туда прибывали возы с сеном. А всем ведь надобно было на зиму запастись фуражом.
Зимой Петербург был пронизан запахом дыма – это в домах топились печи.
Открыты ставни; трубный дым
Столбом восходит голубым… (V, 21).
Но это, конечно, поэзия. Скорее, столбы были всё же бело-серыми. Сажа оседала на стенах домов великого города.
Запахи причудливо соединялись со звуками. Зимой, когда с кувшинами молока на улицы выходили жительницы Охты, под ними действительно скрипел утренний снег.
«Когда взломав свой синий лед», Нева несла его к морю и только-только начинался ледоход, то больше часа был слышен треск. Петербуржцы бежали на набережную поглядеть на это радостное весеннее зрелище. В хорошую погоду на набережную выходила и императрица Елизавета Петровна со своими приближенными.
Летом болота давали о себе знать писком комаров и кваканьем лягушек. Императрица Анна Иоанновна находила прелесть в лягушачьем пении. Это удовольствие разделял с нею Бирон. На Васильевском острове слышался гомон диких гусей и уток.
На улицах гудела многоязычная толпа – немцы, финны, шведы и другие. И еще – различные говоры русских, приехавших в Петербург из разных углов России. В праздники, да и в будни тоже, раздавалась нецензурная, пьяная ругань. Если Пушкин говорил, что русскому языку надо учиться у московских просвирен, то Баркову в Петербурге было у кого научиться сквернословию.
Крики разносчиков, крики извозчиков. «Тяжело-звонкое скаканье / По потрясенной мостовой»… Звуки военной столицы…
Люблю, военная столица
Твоей твердыни дым и гром… (IV).
«Согласно “реестру салютов” от 24 февраля 1743 года, в первый день Нового года в обеих столицах пушки били двадцать один раз. В остальных случаях количество выстрелов связывалось с пребыванием в городе царствующих особ. В Богоявление стреляли только в Петербурге и только в присутствии царицы. Если великий князь Петр Федорович в дни своего рождения и именин находился в столице, пушки били двадцать один раз, а если был в отъезде – только пятнадцать. В день святой Пасхи, если вообще не слышалось многократного, «как при державе государя императора Петра Великого», «Невского грома», царица была в отъезде. 25 апреля – в день коронации императрицы Елизаветы Петровны и 25 ноября – в годовщину ее восшествия на престол в обеих столицах сто один выстрел означал присутствие, а пятьдесят один – отсутствие правительницы. Кроме того, в последнем случае гарнизон трижды палил из ружей. Свой день рождения “дщерь Петрова” отмечала скромнее: 18 декабря пушки били тридцать один или двадцать один раз, а гарнизон три раза из мушкетов. День святого Андрея Первозванного отмечали салютом из двадцать одной пушки. годовщину победы над Лесным отмечали только в присутствии Елизаветы Петровны сто одним или пятьюдесятью одним залпом»