Квинт медленно покачал головой.
– Игра, – Он усмехнулся. – Ты говоришь так, будто вся жизнь – это табула>16, и мы в ней не шашки, а те, кто бросают кубики.
– А разве не так? – Арташес приподнял бровь.
– Нет. – Квинт повернул голову, глядя на него с холодным прищуром. – В жизни один игрок может врезать доской по голове другого, пока тот рассчитывает следующий ход.
Арташес усмехнулся, но взгляд его стал чуть более внимательным.
– Всё так, центурион. Именно поэтому я и говорю, что главное – не только делать ходы, но и не терять бдительность.
Квинт посмотрел на краешек луны, с любопытством заглядывающей в окошко.
– Мир полон амбициозных людей, Арташес, чьи планы судьба сметала одним движением руки.
Царевич прищурился, – Ты намекаешь, что мои мечты тоже обречены?
– Я намекаю на то, что этот мир не любит тех, кто переоценивает себя. – Квинт посмотрел на него прямо. – Ты умен. Хитер. Ты умеешь говорить так, что люди тебе верят. Но одно дело – говорить, а другое – делать.
– И ты сомневаешься, что я справлюсь?
– Дело ведь не только в тебе. – Квинт усмехнулся. – Одного правителя мало. Важно, кто стоит за его спиной. Посмотри на тех, кем окружил себя Принцепс. Или, наоборот, вспомни Брута. Понимаешь, к чему я?
Арташес немного помолчал.
– В таком случае, надеюсь, что рядом со мной будут стоять такие люди, как ты.
Квинт удивлённо вскинул брови.
– Я – не твой человек, царевич.
– Пока нет, – спокойно ответил Арташес, – Но кто знает, куда нас приведёт судьба?
Котиаион вальяжно раскинулся вдоль реки, будто прилёг отдохнуть и погреться в лучах робкого осеннего солнца, выглянувшего из-за мрачных туч. Крыши домов, покрытые обожжённой черепицей, манили приветливым теплом своих терракотовых одеяний. Ветер разносил по улицам пыль и опавшие листья, ещё не прибитые дождём к земле, поднимая их над домами в вихре осеннего танца. Во дворах он перешёптывался с виноградными лозами, то и дело запутываясь в низких навесах, играл с разноцветными птицами, хрипло выкрикивавшими не то угрозы, не то пророчества.
Пристань жила своей привычной жизнью. Доски палуб и трапов скрипели под ногами, переговариваясь на своём деревянном языке. Рыбаки сушили мокрые сети, пахнущие илом и тиной; купцы перебрасывались шутками и монетами, пересчитывали груз, проверяли мешки с зерном на прочность. Мальчишки – босые, оборванные, с чёрными птичьими глазами – носились между ящиками, выискивая, что можно стащить у зазевавшегося лавочника.