– Ах да, – ответил он, – в понедельник. Вечером по понедельникам.
Она вышла, а он в задумчивости затворил за ней дверь. Сенатор чувствовал к этим людям необычный интерес. Бедность в сочетании с красотой определенно произвели на него эффект. Усевшись в кресло, он предался приятным раздумьям, вызванным ее приходом. Отчего бы ему не помочь этим людям? Отчего бы поближе не познакомиться с обладательницей такой очаровательной головки?
В этих раздумьях Брандер провел сначала четверть часа, потом половину, потом еще и еще. Сенатор мысленно видел перед собой низенький домик, свой собственный безрадостный номер и милую девушку, несущую ему связку белья сквозь тьму мрачного ноябрьского вечера.
– Надо бы разузнать, где они живут, – решил он наконец и, очнувшись от мыслей, поднялся на ноги.
В последующие недели Дженни регулярно заходила к нему забрать одежду. По понедельникам, а также по вечерам субботы, она появлялась перед могущественным сенатором, и ее чистые красота и невинность неизменно его радовали. Он обнаружил, что ему все больше хочется с ней разговаривать; вернее сказать, говорил, как и в первый раз, преимущественно он сам, но со временем ему удалось изгнать из ее мыслей робость и страх, из-за которых ей было в его присутствии столь неуютно. Ее очарование главным образом и заключалось в полном отсутствии фальши.
В числе прочего на помощь в этом смысле пришло то, что Брандер начал звать ее по имени. Началось это с третьего визита, и с тех пор он произносил это имя очень часто, сам того не замечая.
Вряд ли можно утверждать, что делал он это по-отечески, поскольку сенатор мало к кому испытывал схожие с родительскими чувства. Он ощущал себя молодым и не очень понимал, отчего время с таким упорством меняет его телесно, тогда как его дух и вкусы остаются постоянными. Разговаривая с этой девушкой, он иной раз чувствовал себя совершенным юнцом и даже задавался вопросом, не видит ли Дженни в нем эту молодость и не радует ли она ее.
Что же до Дженни, она восхищалась положением этого мужчины, а подсознательно – и им самим, поскольку никого столь привлекательного еще не встречала. Все, чем он обладал, было замечательным, все, что он делал, – благородным, вежливым и свидетельствующим об уважении. Из какого-то отдаленного источника, вероятно, от своих немецких предков, она унаследовала способность понимать и ценить подобное. Жить полагается именно так, как живет он. Следует окружать себя красивыми и изящными предметами. Больше же всего ей в нем нравилась способность быть щедрым.