Наконец настал день, когда ожидание сделалось невыносимым, и миссис Герхардт отправила Дженни на долгую прогулку с детьми, надеясь, что успеет все рассказать мужу до их возвращения. Все утро она мялась, страшась любого подходящего момента, и в итоге позволила ему уйти спать, так и не поговорив с ним. После полудня она не пошла на работу, поскольку не могла так вот уйти, оставив дело неоконченным. Герхардт встал в четыре, но она все еще колебалась, прекрасно понимая, что Дженни вот-вот вернется и вся тщательная подготовка пойдет впустую. Почти наверняка она бы так и не решилась, если бы сам Герхардт не завел разговор о внешнем виде Дженни.
– Она выглядит нездоровой, – сказал он. – Похоже, с ней что-то приключилось.
– Ах, у Дженни произошло несчастье, – начала миссис Герхардт, изо всех сил сражаясь со своими страхами, и решила любой ценой положить им конец. – Я не знаю, что делать. Она…
Герхардт, который только что вывинтил дверной замок, чтобы его починить, опустил на стол руку с отверткой и остановился.
– Это ты о чем? – спросил он.
Миссис Герхардт уже сжимала в ладонях фартук, поддавшись своей привычке его скручивать, нервничая. Она попыталась призвать достаточно храбрости, чтобы все объяснить, но страх и отчаяние победили, она подняла фартук к глазам и расплакалась.
Герхардт уставился на нее и поднялся на ноги. Лицом он чем-то напоминал Кальвина – довольно острые черты и желтоватая кожа, следствие возраста и постоянной работы под дождем и ветром. Если он сильно удивлялся или злился, в глазах загорался огонек. Будучи чем-то обеспокоен, он зачастую отбрасывал рукой волосы со лба и почти непременно начинал расхаживать по комнате. Но сейчас он выглядел встревоженным и пугающим.
– Что ты такое говоришь? – спросил он по-немецки жестким и напряженным голосом. – Случилось несчастье… неужели кто-то… – Герхардт запнулся и вскинул вверх руку. – Почему ты молчишь? – воскликнул он.
– Я и подумать не могла, – продолжила миссис Герхардт, донельзя перепуганная, развивать собственную мысль, – что с ней такое может случиться. Такая хорошая девочка была. Ах, как же он мог ее испортить? – заключила в итоге она.
– Разрази меня гром! – заорал Герхардт, давая выход буре чувств. – Я так и знал! Брандер! Ага! Этот твой благородный человек! Ты ей позволяла из дома по ночам выходить, на коляске кататься, по улицам разгуливать – и вот чем кончилось. Я так и знал. Силы небесные!..