В половине шестого, когда заплаканная миссис Герхардт приступила к своим обязанностям по приготовлению ужина, Дженни вернулась. Как только открылась дверь, ее мать вздрогнула, понимая, что буря сейчас разразится с новой силой. Дженни была к тому готова – если бледный и унылый вид можно считать достаточной подготовкой к тому, чего следовало ожидать.
– Вон с глаз моих! – вскричал Герхардт, увидев, как она входит в комнату. – Ни часу больше в моем доме! Не желаю тебя отныне видеть. Вон!
Дженни стояла перед ним бледная, немного дрожа, и молчала. Вернувшиеся с ней дети застыли рядом в испуганном изумлении. Вероника и Марта, обожавшие сестру, начали плакать.
– Что случилось? – спросил Джордж, разинув рот от недоумения.
– Пусть она уходит, – вновь объявил Герхардт. – Не желаю ее видеть под своей крышей. Хочет быть гулящей – пускай, но здесь ей места нет. Собирай вещи, – добавил он, вперив в нее взгляд.
Дженни шагнула к спальне, а дети принялись громко плакать.
– Тихо! – повелел им Герхардт. – Отправляйтесь в кухню.
Выгнав туда детей, он с упрямым выражением лица проследовал за ними.
Дженни, представлявшая, чего ожидать, была к тому отчасти готова. Собрав свои нехитрые пожитки, она в слезах принялась укладывать их в принесенный матерью чемодан. Накопившиеся у нее мелкие девичьи безделушки остались на своих местах. Она поглядела на них, но, подумав о сестренках, решила не брать с собой. Марта и Вероника, очень за нее переживавшие, хотели направиться в спальню, где она собиралась, но отец приказал им остаться на кухне. Дженни пережила ужасный час, в течение которого, казалось, все ее бросили.
В шесть вернулся домой Бас и при виде странно нервозного сборища на кухне поинтересовался, что случилось. Герхардт, преисполненный мрачной решимости, безрадостно на него посмотрел, но ничего не ответил.
– Да что такое? – не унимался Бас. – Чего вы тут расселись и ждете?
Герхардт уже приготовился с речью, но миссис Герхардт, почти не скрывая слез, прошептала:
– Он Дженни выгоняет.
– За что? – вытаращил Бас глаза от изумления.
– Я тебе сейчас объясню, за что, – проговорил Герхардт, все еще по-немецки. – За то, что гулящая, вот за что. Загуляла и оказалась испорченной мужчиной на тридцать лет себя старше, который в отцы ей годился. Пускай уходит. Ни минутой больше!