Если на первом этаже о существовании двадцать первого века напоминали всякие современные устройства, то наверху, казалось, по-прежнему бродит дух неупокоенного барона, которого Вайолет представляла владельцем этого места. Она заглянула в несколько комнат, придерживая рукой натянутый ремешок сумки, и убедилась, что внешний облик дома однозначно соответствует внутреннему: пыльные мглистые комнаты со множеством высоких дверей были пронизаны когда-то царящими здесь меланхолическими настроениями. Или она просто видела то, что ей хотелось видеть.
В конце небольшого прохода, по обе стороны которого темнели проёмы дверей, светлело окно с широким подоконником. Пасмурное небо за стеклом, не скрытое паутиной ветвей, казалось безграничным, мглистые облака, отчуждённые и холодные, величественно двигались вдали, и Вайолет невольно подошла поближе, оставив сумку у одной из стен.
Это было окно, выходившее на то самое поле, на мрачный лес, который стал виден, как только она коснулась подоконника пальцами. Где-то внизу должна была быть брешь, в которую проникал стылый ветер безмолвных пространств – она словно и здесь чувствовала сквозящий холод на своей коже.
Странное место.
Внутри оконного проёма виднелись неровные царапины, и Вай наклонилась над подоконником, дабы разглядеть их получше.
“И слабый голос мой – предвестник смерти“, – гласили витиеватые буковки, вырезанные кем-то неизвестным.
– Миленько, – она улыбнулась, задумчиво глядя на слова, проникнутые тоской. В какое-то мгновение ей показалось, что она чувствует неосязаемую связь с автором надписи, наверняка печальным и одиноким, как и она сама.