Живой Дагестан - страница 25

Шрифт
Интервал


Где бы ни жили евреи, они обрастают легендами. Дербент не стал исключением. Здесь рассказывают повесть о волшебном кранике.

Надумал как-то дагестанец приобрести в городе дом. По счастью, друг-еврей эмигрировал и продавал все, что не помещалось в чемоданы. Но, невзирая на обстоятельства, цену он заломил немалую. Удивился покупатель. Тогда еврей отвел его в подвал. Там в таинственном полумраке нависала труба. Из нее торчал ловко врезанный крохотный краник. Повернул его хозяин дома, и хлынул оттуда первосортный дербентский коньяк. Обрадовался дагестанец, заплатил сполна. На прощание хозяин предупредил: «Главное – не цеди много. Пей умеренно». С тех пор жил горец припеваючи. Но, как это всегда случается в сказках, нарушил он запрет. Стал торговать коньяком, выносить его из подвала канистрами. Почувствовали коньячные ифриты, что поток огненной жидкости оскудевает. А они и сами были не прочь на ней подзаработать. Сказывают, что стояла у них в отдалении цистерна с неучтенным коньяком, куда и вела заветная труба. Когда-то она была на территории завода, но однажды руководство предупредили, что завтра грядет особо суровая комиссия. Думали они, гадали, а потом нагнали рабочих, те за одну волшебную ночь разобрали часть заводской стены и вновь ее построили так, что заветная емкость оказалась снаружи. А теперь честно украденный продукт уходил у них буквально из-под ног! Прогневались ифриты и перекрыли трубу. Так и остался жадный горец ни с чем. Правда это или нет, не знаю, но доподлинно известно, что порой под блеклым современным домом счастливый владелец обнаруживал древние подвалы или сводчатую старинную баню с глиняными трубами в могучей стене.

– Эй, привет! Заходи, пообедаем! – кричит, высунувшись из окна по пояс, прихожанин синагоги. Дома у него еще один гость – закадычный друг-мусульманин, дочка на улице разучивает с соседями лезгинку. Ведь все они принадлежат к избранному народу – горожанам, жителям Дербента. Лишь одно отличие бросается в глаза. Двор горца сложно представить без боксерской груши, а тонкие, как тростинки, еврейские мальчики в кипах предпочитают шахматы.

Певицу Жасмин тут вспоминают не иначе как Сарочку, первую красавицу Дербента. Гордятся ее популярностью и в то же время осуждающе ворчат на первого мужа: «Сделал ее звездой себе на голову. Она бы отличные супы варила, а теперь сама не знает, что хочет».