В зале под синагогой – прохлада. За длинным столом люди передают друг другу виноградины и дольки мандарина. Я не сразу понимаю, что попал на поминки.
– Можно сказать пару слов? – спрашивает седая женщина.
Председатель степенно кивает.
Она встает, тяжко опершись на соседний стул. Слова ее звучат с неожиданной силой.
– Я обращаюсь к тебе, дербентский народ. Нет для меня людей родней и ближе. Все мы – евреи, армяне, азербайджанцы, лезгины, русские – прежде всего дербентцы. Одна семья. Наши народы можно разделить, поссорить, но нас не разорвать никакими границами. Когда страна рушилась, здесь в каждом храме молили: «Боже, храни СССР!» – и все отвечали: «Амен». Союз распался, нет и прежнего Дербента. Мой сын уехал за лучшей жизнью в другую страну. И лучшей не нашел, и свою потерял. Слушай, дербентский народ, о моем горе. Слушай…
Летний полдень. Жизнь в Дербенте замирает. Клюют носом менялы на рынке, едва не роняя пачки купюр. Устало поникли драконы, подпирающие балкон на улице Ленина. Устраиваются поудобней отрубленные головы у них в лапах. Жмутся друг к другу белые голуби на мавзолее мудрой Тути- Бике. Внутри в прохладном полумраке спит, положив голову на камень гробницы, кладбищенский гид. Его терзает жажда: с утра была тренировка по борьбе, а пить в Рамадан до заката запрещено. В тени могил сорока асхабов – мучеников за веру – блаженно щурится кошка. Дрему не в силах одолеть даже кондиционер в старинной чайхане. Мужчины медленно, словно под водой, играют в нарды. Их нежно обвивает табачный дым. Город затих, призраки былых армий отступили от старых стен. Надолго ли?
На берегу дети гоняются друг за другом, вздымая песок босыми пятками, – так же, как тысячи лет назад.
– Во что играете?
– В фесебешников и хаббабитов, – деловито отвечает пацан с игрушечным автоматом. Выпускает длинную очередь по такому же загорелому до черноты врагу и бежит дальше.