Комната наследного принца дышала спокойным величием. Массивная мебель из красного дерева, кресла с обивкой глубокого бордового цвета, и ткани вишневых оттенков создавали атмосферу достоинства и уюта. По углам стояли золотые статуи, а на стенах висели искусно выполненные гобелены. Сквозь приоткрытые балконные двери пробивался прохладный вечерний воздух, смешиваясь с лучами закатного солнца, заливавшего покои мягким светом.
В углу, в огромном кресле-качалке, тихо сидел Саймон Менсфилд. Его взгляд был погружен в книгу, словно её строки могли укрыть его от реального мира. Рыжеватые волосы, немного взъерошенные, мерцали в лучах заходящего солнца, подчеркивая бледность лица.
– Не помешаю? – осторожно спросил я.
Саймон взглянул на меня и слегка улыбнулся уголками губ. Его лицо казалось бледнее, чем обычно, и даже в этой улыбке пряталась какая-то тоска. Он молча указал на соседнее кресло, предлагая сесть. Я устроился рядом, вытянув ноги и наслаждаясь комфортом.
– Сегодня ты чем-то удивительно доволен, – заметил брат, слегка прищурившись.
– Это редкость, не так ли?
Ему удалось улыбнуться шире, но глаза оставались по-прежнему задумчивыми и печальными.
– Почему тебя не было на ужине? – спросил я, решив сразу перейти к делу.
– Не голоден, – коротко ответил Саймон, снова отводя взгляд.
– Ты который день ничего не ешь, – настаивал я. – Что происходит, брат?
Саймон всегда был хрупким и болезненным, и теперь его замкнутость и отсутствие аппетита всерьез волновали придворных лекарей. Они шептались, опасаясь, что слабость может перерасти в серьёзное заболевание.
– Ты переживаешь насчет помолвки? – предположил я, осторожно подбирая слова.
Саймон молчал, глядя в пустоту. Его пальцы машинально перебирали края страницы, но казалось, он забыл, что держит книгу.
– Ты говорил с королем? – спросил я.
– Да, – отозвался принц неожиданно резко. – Я сказал ему, что не хочу этой помолвки.
Эти слова застали меня врасплох.
– Но я думал, ты будешь рад новой семье, – удивился я. – Ты всегда мечтал о романтике. Не так давно мы обсуждали фрейлин твоей матери…
– Она – не фрейлина, – холодно перебил он, и в голосе послышалось нечто непреклонное. – И я не намерен связывать свою жизнь с килосийкой.
Слова принца повисли в тишине, и я вдруг понял, что дело не просто в капризах или страхе перед будущим. Я усмехнулся, немного недоверчиво глядя на брата.