Оболенский как-то рассеянно вскинул на него взгляд, будто не понимая, что от него хотят и почему этот человек вообще ещë здесь, а не за дверью.
– Что? А да, конечно, место управляющего моим конезаводом в Тульской губернии ему будет представлено.
– Сердечно будем благодарны, Ваше Сиятельство, – залебезил пристав. – Сами, как родитель, понимаете мою тревогу за единственного ребенка. Так хочется, чтобы он…
Оболенского пристав явно тяготил и ему не терпелось отделаться от него пристойным образом, а потому он поспешил перебить надоедливого собеседника:
– Пустяки. Люди добропорядочные и с пониманием всегда необходимы. Так вы позволите мне переговорить с Сержем?
Пристав, видимо решив, что достиг желаемого, заискивающе закивал:
– Разумеется, оставляю вас наедине.
После чего исчез с такой завидной скоростью, что можно было усомниться: «Да он ли это? Неужели ли это был тот самый человек, что несколько минут назад метал гром и молнии не хуже Зевса?»
Но в данный момент Сафонова интересовали не метаморфозы, происходящие с приставом, а собственная судьба и надежда на то, что князь поможет рассеять выдвинутое обвинение.
– Князь, я так счастлив Вас видеть! Они тут такие ужасные вещи говорили! Вы помните ту шкатулку, что третьего дня выиграли у Великого князя? Они утверждают, что я её украл и продал какому-то лживому ювелиришке. И чтобы я ни сказал этот пристав поворачивает сказанное мне в вину. Бога ради скажите им всем, что они заблуждаются.
Оболенский взглянул на Сержа, так как глядят доктора на наивного пациента, желающего знать когда он сможет вставать с постели, в то время как ему пора думать о последнем причастии.
– Дорогой мой, это совершенно невозможно. Ведь если я это сделаю, то в деле появиться имя вашего патрона. Вы представляете какие начнутся толки: «Великий князь Николай Константинович поставил на кон шкатулку своей матери, взятую без её ведома!» Это будет удар для Великой княгини, которая уже обнаружила пропажу. Да и в целом для царской фамилии это будет явным пятном. Никто просто такого допустить не сможет. Что же остаётся? Что я сам похитил шкатулку? Это же просто нонсенс, – начиная раздражаться, Оболенский продолжил. – Откуда мне было знать, что этот сиятельный двадцатипятилетний оболтус для того, чтобы отыграться способен на подобное.