Пируэты судьбы - страница 2

Шрифт
Интервал


А в 1997 г. она умерла в Москве и похоронена на Ваганьковском кладбище. На ее могиле время от времени появляются свежие цветы – значит, до столицы добрался кто-то из ее детей, или дети детей, или их внуки.

Про войну бабуля ничего не написала, да и рассказывать очень не любила. Поэтому мне придется выковыривать из памяти отдельные упоминания. Какие-то данные есть наверняка в музее в Батуми, а я пока туда не добралась.

Но начать я хочу с попытки понять эту удивительную женщину. Как ни странно, это очень трудно. Бабушка была для меня самым близким, горячо любимым и бесконечно уважаемым человеком, и этот эмоциональный фон в принципе не предполагал каких-то оценок и обоснований. Только значительно позже, когда мне было за 40 лет, я попыталась разобраться в ее характере, ее позициях, происхождении ее несгибаемого внутреннего стержня.

Жизнь 50 лет вела эту маленькую хрупкую девочку от одной потери к другой, от одного предательства к другому. Мать, которая предпочла ей революционную деятельность. Отец, который, бросив детей, вернулся в Австрию после начала первой мировой войны. Муж, изменивший Оле, ожидавшей ребенка. Ближайшая подруга, почти сестра Тася, ставшая любовницей Олиного мужа. Брат, служивший в советской армии и воевавший с немцами.

И тут мы должны попытаться понять отношение бабушки к обществу, к власти.

Бабушка никогда не говорила о политике, а если что-то говорила, то всегда в чрезмерном (как мне казалось в бунтующей юности) патриотизме. Только значительно позже я поняла. что это был не патриотизм, а смесь страха и отторжения окружающего мира…

Этот окружающий мир шел по отношению к ней от предательства к предательству. Раннее детство в весьма обеспеченной и уважаемой семье, с челядью и балами, театрами и книгами, внезапно рухнуло, превратившись в далеко не богатый быт (настолько небогатый, что 12-летняя Оля вынуждена была зарабатывать на свое обучение в гимназии), полный труда, криков «майна» и «вира» с раннего утра до вечера под окнами. Еще позже и этот мир треснул,.

Потом война. Это была ее личная трагедия: выросшая в немецкой среде, о которой хранила самые добрые воспоминания (и часто о порядках в немецких колониях рассказывала), она категорически не могла поверить в зверства и жестокость гитлеровцев, о которых рассказывала советская пресса, пока не посмотрела выпуск кинохроники…