– Вам нужно принять, что никто здесь не займёт место хранителя, – утвердил Эдгар. – Затеявший войну за власть не может обладать целым городом.
– Ты поэтому нас здесь собрал? – не унимался Фатад. – Чтобы сообщить, какие мы недостойные?
Эдгар поднял хмурый взгляд на Фатада, но промолчал. Обернувшись, он подошёл к одному из шкафов и достал оттуда шкатулку. Вернувшись, Эдгар опустил её на стол, привлекая внимание остальных. Предмет был необычайно красив.
Ларец представлял из себя изумрудный прямоугольник с золотой окантовкой по основаниям и углам. Его бугристые стенки переливались и отражали лица присутствующих. А между углублением и крышкой было небольшое отверстие, в которое могла поместиться верхушка пальца.
Все они внимательно смотрели на шкатулку, понимая, что там лежит проводник. Тот самый символ власти, за который они боролись насмерть вот уже пару месяцев. Он был причиной унесённых жизней, поломанных судеб, нещадной боли в теле и голода самолюбования. Каждый хотел схватить проводник и прижать к себе, заполучив желанный трофей. Но они сидели смирно, зная, что никто, кроме Эдгара, не сможет его открыть.
Перед смертью последний из рода хранителей завещал шкатулку именно ему. Но Эдгара власть не интересовала. Его устраивала роль человека за пределами добра и зла, правильного и неправильного, хорошего и плохого. Словно призрак самой силы, он лишь следил за проводником, пока ситуация не коснулась границ дозволенного.
Придвинув шкатулку, Эдгар протянул палец внутрь отверстия. Послышался щелчок, и Эдгар потёр место укола. Ларец открылся, взмыл в воздух, и из него выпало содержимое. Но не такое, каким его представляли сидевшие.
Двенадцать кусочков некогда священного камня небрежно коснулись крышки, отдалённо напоминая проводник.
– Он раскололся этим утром, – пояснил Эдгар. – И воедино больше не собирается.
Значило ли это, что силы их покинут? Что произойдёт в день обновления? Как распорядится луна и вернётся ли солнце? Они не знали, более того – Эдгар тоже.
Единственные, кто, возможно, могли ответить на их вопросы, были старейшины, но те не шли на диалог уже шестьсот лет. Став не более чем равнодушной теневой фигурой, призванной передавать информацию и забирать лучших в свои ряды.
Некогда высшая сила бросила людей.
Они стали свободны, но уязвимы. Метод проб и ошибок оказался не выбором, а единственной дорогой. И боль заключалась в невозможности предвидеть неудачи. Они возникнут, а чего будут стоить – страшно вообразить.