и привели.
Надеяться, что их затронет совесть, было глупо, но Эдгар и не пытался. Он хотел показать, что они своими руками испортили всё, чего так отчаянно желали. И теперь они это получат, но далеко не в том виде, в котором хотели.
Всё или ничего, подчинение или смерть, нет золотой середины – простое правило, с которого стоило начать, не дожидаясь войны.
– Подайте чернила, – выдохнула Этель, одна из зачинщиков, смотря на фамилию «Балмот».
– Разумеется, – ухмыльнулся Эдгар.
Перо опустилось перед каждым на стол, а после, со своего края на середину, Эдгар толкнул кинжал. Утончённое лезвие с серебряной рукоятью и изумрудными винзелями будто смотрело в глаза каждому.
Никто не верил на слово, не собирался надеяться и не был уверен в беспринципности остальных. Нужно было подтверждение. Причём настолько сильное, чтобы в случае нарушения их покарала собственная сила. Её месть не забывалась теми, кто выживал.
– Кровью, – спокойно произнёс Эдгар.
Этель несколько секунд смотрела на кинжал, её грудь равномерно вздымалась, а губы подрагивали. Сглотнув ком, подступивший к горлу, она схватила лезвие и провела им по руке, макая в кровь перо и ставя подпись напротив своей фамилии.
Фатад недовольно фыркнул, отобрал у неё орудие и нажал на центр ладони острием, получив пару капель «чернил». Поставив подпись, он передал кинжал дальше, наблюдая, как его же рана медленно затягивается, в отличие от той, что была у Этель.
Свиток шёл по рукам, передаваясь от одного хранителя к другому. Раз за разом он окрашивался новой порцией крови, помогая выводить согласие.
Документ подписали и все остальные: и своенравный Демар, и тихий Пайтман, Нинетта, Гинеш и Нупир сделали это быстро и без лишних вопросов, когда Цибера и Вайнес несколько минут думали, прежде чем вывести нужные буквы. Последними оказались Вишал, Дорес и Кристад, как самые рассудительные и хладнокровные.
И только когда двенадцать фамилий дали согласие, тринадцатой строкой показалось короткое «Кретта». Эдгар взял кинжал, сжимая лезвие в ладони, и, окропив кровью стол, прежде чем окунуть в неё перо, поставил последнюю подпись.
Она завершала соглашение, план на следующую тысячу лет, и разрушала их надежду на всевластие, которого они так хотели. Было это надругательством над их желаниями или платой за десятки трупов на улицах, знал лишь Эдгар. Который о подобном не распространялся. Он лишь посвятил жизнь добавлению правил в существующее соглашение, заставляя хранителей жалеть о своей участи.