Для начала, я внимательно изучил задание и обрадовался, что на муки творчества отведено аж целых две недели, притом, что рассказ должен быть всего в десять тысяч знаков. Я тогда еще не владел в полной мере всякими полезными знаниями о размерах авторского листа и прочих издательских тонкостях, но представлял себе, что десять тысяч знаков – это не очень много. Кроме того, в задании даже перечислялись разные приятности, как, например, что произведение победителя конкурса даже возможно где-нибудь опубликуют, а автора сделают широко известным в узких кругах, но я прекрасно понимал, что это, скорее всего, по части секты свидетелей уже помянутого выше Деда Мороза, поскольку, во-первых, в системе, ведающей этими нашими не очень отдаленными местами, пообещать и не выполнить – это вообще, едва ли не стиль работы, а во-вторых, если и решат они все таки победителя определить и отметить, то это, скорее всего, будет не автор лучшей работы, а тот, на которого укажет какой-нибудь старший начальник, этакий самый главный замполит, или кто-то в этом роде, персонально курирующий этот конкурс. Имелись, знаете ли, прецеденты даже и в собственной сидельческой судьбе. Литературная часть задания поражала лапидарностью. Предлагалось сочинить детективный рассказ по мотивам произведения Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Все! Вот так вот, коротко и ясно. Это, как пишут в приличных романах, повергло меня в уныние. Что значит «по мотивам»? Если в моем рассказе кого-нибудь зарубят топором – это будет «по мотивам»? Или, если действующие лица моего рассказа будут называться такими же именами, как и у классика в его нетленке – это тоже будет «по мотивам»? А, если главный преступник укокошит какого-нибудь финансового работника – это «по мотивам»? В общем, я в лучших традициях маститых драматургов извел половину отведенного в задании срока на эти вот моральные терзания. Правда, в перерывах между ними – терзаниями – я не поленился все же восполнить-таки свой давний литературный пробел, и прочитал искомый роман Федора Михайловича от корки до корки. Расправился я с ним на этот раз на удивление быстро, но ощутимой пользы с окончательным формированием замысла своего рассказа это мне не принесло. В конце концов, я махнул рукой на эти свои переживания, и засел за собственно, работу. Не знаю, как там ведут себя настоящие писатели, составляют ли они план, прикидывают ли черты своих героев, формируют ли заранее список идей, каковые хотят донести городу и миру, но я решил поступить просто: сначала ввязаться в бой, а дальше война уже план сама покажет. Отчасти поэтому у меня и получился такой вот опус. Без всякого плана он вырос, как дерево вырастает из случайно брошенной кем-то косточки. Как оказалось, такой метод вполне себе дает результат. Да, сначала моему литературному детищу было трудно, как тому самому росточку выбираться из земли, но потом он рос все увереннее и увереннее, а к концу моей работы – и вовсе нагло пер к солнцу, что твой бамбук. И да, так уж получилось, что я у Федора нашего Михайловича этими самыми мотивами разжился, что называется, по полной. Так что и топор там присутствует и Раскольников и прочие описанные классиком лица и предметы. Впрочем, сами увидите.